4

4

Майор Бобренок с удовольствием стянул сапоги и, пока Толкунов влезал на дерево, дал передохнуть ногам. Смотрел, как ловко поднимается по дубу капитан, наконец тот дотянулся до белого лоскута, снял его с острой сломанной ветки осторожно, словно это был не простой шелк, а мина замедленного действия. Толкунов сел верхом на толстенную ветку, разгладил кусок материи на колене и только после этого сказал:

— Он, голубчик… Настоящий немецкий парашютный шелк.

Бобренок ничем не выразил своей радости, хотя известие в самом деле было приятным. Стало быть, они не ошиблись, и первый след наконец обнаружен.

Майор заученно бросил взгляд на часы. Восемь часов тридцать четыре минуты. Посты противовоздушной обороны впервые засекли немецкий самолет в два часа ночи, а через шесть с половиной часов у них уже появилось первое подтверждение того, что самолет выбросил парашютистов. Неплохо, даже очень неплохо, иногда такой поиск затягивается на сутки, а то и больше.

Пока Толкунов спускался с дуба, Бобренок аккуратно перемотал портянки и обулся. Взял у капитана кусок шелка, внимательно разглядел:

— Парашют зацепился за сук, пришлось дергать. Вот и оборвали.

— Или оборвал, — уточнил Толкунов.

— Да, может, он был и один, — согласился Бобренок. — Во всяком случае, не повезло ему… — Огляделся вокруг. Действительно, если бы парашютист спустился на несколько метров в стороне от дуба, попал бы на полянку. На рассвете выбрал бы подходящее место, закопал парашют — и ищи его в этих лесах хоть целую неделю.

Но один ли парашютист? Немцы, как правило, забрасывают группы из трех — пяти человек. Диверсанты или шпионы со взрывчаткой, рацией, оружием… Правда, на этот раз мог быть и один. Полковник Карий говорил, что из разведывательных данных стало известно: немцы готовят какую–то важную акцию в зоне расположения тылов армии. Приблизительно на линии железной дороги Сарны — Маневичи — Ковель… Тут одному не справиться. Если, конечно, это диверсия. Шпиону тоже трудно одному — с рацией хватает хлопот. Хотя, может иметь явки, связных, оставленных здесь во время отступления.

Однако что бы ни было, их надо искать. Другого выхода нет — только искать. Осмотреть каждый квадратный метр вокруг, и не только вокруг — весь лес. Диверсанты не могут не оставить следов, должны ведь закопать где–нибудь парашюты…

Толкунов мрачно посмотрел на майора.

— Разойдемся? — предложил хмуро.

Бобренок не обратил внимания на угрюмость капитана: уже привык к тому, что Толкунов почти не смеется, да и вообще, кто и когда видел улыбку на его лице? Таков уж характер у капитана, но он прекрасный разведчик, другого такого нет в контрразведке армии, а может, и всего фронта. Толкунову поручают сложнейшую работу, и он никогда не возражает — все сделает. Такая уж у них профессия — вылавливать немецких шпионов. Может, именно это и сформировало характер Толкунова? Пожалуй, нет. Вот Непейпиво — три года в контрразведке, из лейтенантов стал капитаном, на его счету полтора десятка диверсантов, а такой веселый, что позавидуешь, с широкого, усыпанного веснушками лица добродушная улыбка, кажется, и не сходит.