Уничтоженный этим непредвиденным ударом, я упал, как громом пораженный.

Напрасно, когда я поднялся, я негодовал и протестовал, рассказывая о посещении накануне.

— Этого еще недоставало, — прервал меня секретарь, — обвинить людей, принадлежащих к самым старинным дворянским семьям Англии.

Я понял, какая глубокая пропасть разверзается подо мной… я должен туда упасть — и ничто не может спасти меня… Я сокращаю свой рассказ… Двадцать лет прошло со времени этих событий, но я до сих пор при одной мысли о них испытываю самые ужасные страдания… Я был отправлен во Францию на усмотрение военного министра вместе с материалами дознания и отношением английского правительства, настоятельно требовавшего моего наказания, а потом меня судили военным судом.

Там я сумел защищаться… я рассказал все подробности посещения двух английских офицеров и их необъяснимого поведения; я сообщил о том факте, что тот из двух офицеров, который сделался впоследствии лордом Брауном, уплатил неожиданно более полумиллиона долгов. Я закончил свою речь следующими словами: «Это дело, господа, стоило, вероятно, несколько миллионов и могло соблазнить младшего сына знатной семьи, не имеющего никакого состояния. Но чего мог желать французский офицер, капитан двадцати двух лет, награжденный орденом и имеющий ежегодный доход в триста тысяч франков… Офицер, который, как я уже доказал вам, не играл в карты, не держал пари, не участвовал в скачках и расходовал только десятую часть своих доходов? На что мне было золото России, которая будто бы купила эти нужные ей бумаги…»

Я говорил два часа, говорил, внушительно, с негодованием — и меня выслушали… Но была одна существенная улика два найденных у меня письма. Я убедил своих судей, но они не могли оправдать меня. Они сделали все, что могли: устранили обвинение в краже со взломом и в простой краже, но так как обвинение было необходимо во избежание серьезных столкновений с Англией, то меня обвинили в злоупотреблении доверенными мне документами, содержание которых будто бы было мне сообщено, что являлось крайней нелепостью и в нравственном отношении было равносильно оправданию. Последствия этого были для меня ужасны; я избежал тюрьмы, но меня разжаловали и отняли орден Почетного легиона.

Не буду говорить вам о страданиях моей семьи, я много раз рассказывал вам об этом в минуты своего отчаяния… Я хотел умереть, но мать заклинала меня жить и искать доказательств своей невинности для восстановления своего честного имени. Я поклялся ей, что ни при каких обстоятельствах не буду покушаться на свою жизнь. Я отправился в Лондон и, как призрак, как тень, преследовал двух негодяев, которые погубили меня, надеясь рано или поздно найти что-нибудь для уличения их в подлости. Я был богат и мог бросать золото покупать преданных себе людей; я добился того, что завел свою собственную полицию, которая день и ночь преследовала их. Горе тому из них, который совершил бы какую-нибудь неосторожность, чей разговор подслушали бы, ибо даже у стен были глаза и уши. Негодяи, чувствуя себя окруженными непроницаемой сетью шпионов, обратились к влиянию своих родных и добились, чтобы их отправили в армию Ост-Индской компании. Но об этом я узнал только, когда потерял их из виду и не мог найти их следов.