— Как вы думаете… — продолжал он, раскручивая глобус указательным пальцем. — Ваша идеология активно раздвигает границы коммунизма… Мне кажется красивой идея приобщить к коммунизму трехсотмиллионный народ Индии… Россия сможет продвинуться в Китай, разделив там сферы влияния с Японией… Полмиллиарда населения, приобщенные к коммунизму!

Я молчал, опасаясь неосторожным вопросом прервать его откровенные излияния. Доказывать ему безнравственность таких предположений смысла не имело. Сейчас мне нужно было узнать, опираются ли его предложения на мнение его могущественных коллег.

Он отошел от глобуса и не торопился развивать свои мысли. Он явно ждал моей реакции. Лукавить было бесполезно. Я поставил вопрос прямо:

— Это лично ваши проекты или они широко обсуждались на вашей встрече в кружке друзей рейхсфюрера?

— Такие вещи не обсуждаются! Они прочитываются между строк… Я не исключаю, что в самое ближайшее время они будут представлены Гитлером Советскому правительству…

Он сказал все, что хотел сказать. На этом наш разговор закончился.

Я, конечно, обязан был сообщить все это в Центр. В сочетании с опасениями генерала рассуждения Рамфоринха очень легко расшифровывались. Чего же лучше? Гитлер подталкивает Советский Союз в Индию, втягивает в безысходный конфликт с Англией и, разделавшись с Францией, объединившись затем с Англией, бьет нам в спину.

Беседой с генералом он хотел сказать мне: «Слушай, мы колеблемся, мы стоим перед выбором — идти на Запад или на Восток. Выбор еще не сделан». Это угроза. Затем предложение идти в Индию. Это — пряник. Или война, или сговор о переделе мира! В Центр я послал сообщение с точным пересказом беседы с генералом и его рассуждений о переделе мира.

Близилась весна сорокового года. Продолжалась «странная война» на Западе без активных действий. Можно было подумать, что Гитлер еще колеблется, куда ударить — на Запад или на Восток.

Затяжка во всем. Замедленная мобилизация, замедленная переброска войск к западной границе, неторопливость в передислокации войск. Игра в «несекретные» секреты.

Нападая на Польшу, Гитлер не провел всеобщей мобилизации. Этот факт скрыть от разведки союзников было невозможно. Его и не скрывали. Что это означало? Это могло быть только знаком. Гитлер как бы говорил: я вторгаюсь в Польшу. Общественность ваших стран потребует от вас соблюдения договоров о военной помощи Польше! Но мы с вами понимаем, что здесь не забота о далекой Польше и не жажда справедливости… Общественность взволнована нарушением равновесия в Европе, но до той лишь черты, пока это касается Европы. Войну вы объявите, но терпение! Польша — это общая граница с Советской Россией. Если бы я имел намерения наступать на Западе и в Польше, если бы я был убежден, что союзники двинутся на Германию в тот час, когда мои тапки будут в Польше, я, господа, провел бы всеобщую мобилизацию…