Ни один мускул на лице Эдмона не дрогнул. Точно окаменевший, беспощадный и безжалостный, стоял он неподвижно, вспоминая свою страшную клятву, данную им в минуты безысходного отчаяния, и ужасная мысль о мщении овладела теперь всем его существом.

Госпожа Прево-Лемер и Стефания, обливаясь слезами, также упали на колени подле больного старика, и все вместе молили, простирая вперед руки:

— Простите! Простите нас!

Нервная судорога пробежала по бледному, окаменелому лицу молодого человека; это было признаком, что чувство человечности снова заговорило в нем. Да, эти две женщины всегда стояли за него — он это знал, но его гордость, вероятно, мешала ему смягчиться и поддаться сочувствию к ним.

В этот момент к нему подошел адмирал Ле Хелло.

— Бартес, — сказал он глубоко взволнованным голосом. — Неужели в вашем сердце не найдется ни капли сожаления?! Месть — это чувство, доступное самым мелким умам, но способность забыть и простить, умение быть великодушным в момент своего торжества — присущи только людям с великой душой, помните это!

Глухое рыдание вырвалось при этих словах из груди Эдмона, и слезы брызнули у него из глаз. Он был тронут слезами и мольбами этих женщин, страдавших за него все эти годы.

И в то время как присутствующие обступили больного, которому сделалось дурно, и двух женщин, близких к обмороку, Сеген подошел к жене и сказал:

— Мадам, я желал бы…

— Милостивый государь, — прервала его Стефания с нескрываемым презрением, — я не хочу слышать ваших желаний, вы не только украли деньги у моего отца, вы украли у него и меня!..

Уничтоженный и униженный даже своей женой, он отступил к портьере, завешивавшей окно, и, скрывшись за ней, прежде чем кто-либо из близстоящих успел догадаться о его намерении, выхватил из кармана револьвер, приставил дуло к виску и спустил курок.

При звуке выстрела все кинулись к окну, а Альбер, доведенный до полного отчаяния угрозой отца и преданием суду и обезумевший при виде этого неожиданного самоубийства, не выдержал и упал без чувств подле самоубийцы в сильнейшем нервном припадке.

Когда его привели в чувство, оказалось, что он лишился рассудка… Он громко хохотал, затем молил, чтобы его не отправляли на каторгу, смеялся, как дитя, и обещал вернуть украденные деньги.

— Ну, Бартес, неужели вы еще недостаточно отомщены? — обратился к нему адмирал Ле Хелло. — Я убежден, что вы сами никогда бы не довели до этого.

Молодой человек ничего не ответил.

— О Боже, вот он, день скорби и печали! — воскликнул старик Прево-Лемер.

— Вот он, день торжества и возмездия! — произнес Гроляр.