Между тем праздник шел своим чередом; после пляски вокруг костра было разыграно подобие схватки между двумя лагерями нагарнуков, или, вернее, даже подобие грандиозного боя, так как в нем принимало участие до шести тысяч воинов. Только благодаря тому, что участники этого показательного боя были вооружены мягкими тростниковыми копьями, стрелами с закругленными наконечниками и топориками из легкой дранки, не произошло страшного кровопролития, и то некоторые участники в азарте схватывались врукопашную, и только вмешательство вождей вовремя приостановило кровавый исход.

После этого боя глазам присутствующих представилось новое зрелище, более ужасное, а главное, более отвратительное. Около пяти или шести сотен женщин, окружив громадный костер в форме пирамиды, исполнили вокруг него танец огня, а затем, вооружившись горящими головнями, как настоящие мегеры, устремились к привязанным к столбам пыток несчастным, продолжавшим петь свой родной гимн в ожидании пыток и смерти. Женщины заплясали теперь вокруг них с горящими головнями в руках, возбуждая себя громкими дикими криками и неистовыми телодвижениями. Их возбуждение, можно даже сказать, дикий экстаз стал доходить до того, что для Оливье стало ясно, что вряд ли они будут считаться с условиями, заключенными с вождями племени. Подозвав Виллиго, он попросил его положить конец неистовствам освирепевших мегер.

Виллиго с сомнением покачал головой.

— Я сильно опасаюсь, — проговорил он, — чтобы обещание, скорее вырванное вами, чем данное вам нашими старейшинами и вождями, было исполнимо!

— Виллиго! — воскликнул Оливье, — я требую, чтобы было исполнено то, что твои одноплеменники торжественно обещали нам. Дик, помогите мне! — обратился он к канадцу, — не можем же мы допустить, чтобы эти люди, жизнь которых нам обещана, были замучены на наших глазах!

Канадец бросил умоляющий взгляд на Виллиго, но тот не дал ему времени раскрыть рот.

— Молодой Мэннах говорит неправду, — с беспощадной настойчивостью и упорством сказал Черный Орел. — Наше племя ничего ему не обещало; только одни вожди обещали от себя пощадить жизнь пленников, и, конечно, ни один из вождей не тронет их. Но вожди не могут навязывать свою волю ни воинам, ни женщинам, не могут ничего предписывать или воспрещать им, особенно женщинам. Вожди повелевают, и им повинуются только потому, что сами они повинуются нашим законам, нравам и обычаям. А если они вздумают приказать что-либо, противоречащее с нашим законам и обычаям, унаследованным от предков, то никто их не послушает: вождь, не являющийся блюстителем закона, — ниже последнего из воинов.