Взяв за обе руки пришедшего, Черный Орел с усилием произнес:

— Брат Тидана, старый воин, прежде чем умереть, очень хотел бы видеть подле себя и молодого Мэннаха!

Так называл он Оливье.

— Он тоже хотел прийти, но не посмел помешать нашему последнему свиданию! — проговорил Дик, и тяжелая слеза упала на исхудавшие руки умирающего.

— Не плачь, — проговорил Виллиго, — разве мы не отомстили за Цвет Мелии? Моту-Уи решил, что Черный Орел достаточно жил, и направил пулю белого человека, которая должна была отправить старого воина в страну предков.

Взор умирающего устремился куда-то в пространство, как будто какое-то чарующее зрелище непреодолимо приковывало его к себе.

— Вот они, — сказал он, — я их вижу, всех храбрых воинов нашего племени, ушедших раньше меня в страну предков; они пришли за мной — проводить меня в обширные охотничьи угодья, где кенгуру больше, чем листьев на деревьях, где опоссумы кричат днем и ночью на берегах озер, усеянных цаплями и лебедями… Подождите меня! Я сейчас иду за вами!

Минута просветления и ясности рассудка позволила Виллиго узнать своего верного друга, когда тот вошел к нему, но затем предсмертный бред снова овладел им, и, хотя железный организм Черного Орла еще некоторое время боролся со смертью, он уже не приходил в себя. Бред сменился полной потерей сознания, и наконец великий воин угас.

Хотя в последние дни канадец потерял всякую надежду на выздоровление своего друга и ждал его смерти, все же когда она наступила, это было страшным ударом для него. Ему казалось, что в жизни его произошел какой-то ужасный перелом, что отныне он, как путник, сбившийся с дороги, будет бродить без цели в жизни. Пятнадцать лет совместной жизни и тесной дружбы сроднили его душу с душой Черного Орла; борьба и удача, радости и горе тесно связали их, и эти узы, спаянные долголетней привязанностью и привычкой, стали неразрывными. А теперь, когда смерть порвала их, ничто на свете не могло их заменить. Конечно, дружба молодого графа со временем должна была утешить его скорбь, но она не могла заставить его забыть верного друга и товарища лучшей поры его жизни!

Старый траппер опустился на колени возле ложа, на котором отошел в вечность его друг, и в продолжение долгих часов предавался сладким воспоминаниям прошлого. Временами тяжелые слезы капали на грудь покойного, и подавленные рыдания вырывались из уст его друга. На рассвете он очнулся от крика и воя туземцев, приступивших к похоронной церемонии. Все племя — воины, женщины, старцы и дети, узнав о смерти великого вождя, пришли к его хижине, чтобы отдать ему дань скорби, причем крики мщения преобладали над всем остальным.