— А вот что… после десяти, когда все французы покидают дом, там творится такое, чего никто не видел, и я тоже…

Виноторговец заметно начинал хмелеть, так как Люс, пользуясь каждый раз отлучками своего собеседника, выливал содержимое своего стакана обратно в пуншевую чашу, и таким образом споил хозяину чуть не обе бутылки шабли.

— Ну, и что же там делается? — спросил Люс со вполне естественным любопытством.

— Я, видишь ли, ничего не видел, но слыхал… Ведь недаром же у человека уши… Знаешь, они там по ночам, вплоть до утра, хохочут, кричат и поют, а огня не зажигают в целом доме… А иногда и ссорятся, и кричат, как бешеные и, вероятно, дерутся или борются, потому что оттуда слышатся вопли и стоны, точно кого-то мучают или истязают!

— А полиция не вмешивается?

— Ты забываешь, что это — дом посланника! Сюда полиция не смеет и носа сунуть… Кроме того, я уж так и быть скажу тебе, ведь никто ничего не знает… Это я только слышу: мои погреба тянутся до самого их дома и соприкасаются с их подвалами; нас разделяет всего только одна стена. Но во дворце об этом, вероятно, не знают, а то бы… Но там, наверное, совершаются недобрые дела!..

Торговец хмелел все сильнее и сильнее, и язык его становился все развязнее…

— Знаешь, я не раз видел, как ночью какие-то люди крадучись пробираются вдоль стены и не стучат и не звонят у калитки, которая как будто сама открывается перед ними… Раз даже, в собачью погоду, они приехали вчетвером в крытой карете, и я видел, как они вытащили из кареты связанного и скрученного человека, который бился, как рыба на суше, и я услышал, как один из несших его сказал: «Сдавите ему горло посильнее, если он не хочет держаться смирно!» Я чуть не лишился сознания… У меня холодный пот выступил на лбу… Генерал и господин Иван иногда выезжают вечером, закутанные в большие темные плащи, и дня по два-три не возвращаются домой; тогда говорят, что они уехали на охоту… Ну, что ты на это скажешь? Только смотри, не вздумай болтать об этом… Мне, быть может, не следовало говорить тебе все это, но у меня оно камнем лежало на сердце… Понимаешь, мне надо было перед кем-нибудь облегчить свою душу…

Но Люс уже только одним ухом слушал своего собеседника: его внимание было привлечено человеком, прохаживавшимся взад и вперед перед домом генерала.

— Ого! — подумал сыщик, — уж не разнюхала ли чего-нибудь полиция!

В этот момент свет фонаря упал прямо на лицо незнакомца, и Люс сразу узнал агента Фролера.

— Эге, он снова поступил на службу, а я слышал, что его отчислили за пьянство… Он, наверное, явится сюда, чтобы выведать что-нибудь у виноторговца. Но погоди, я подстрою тебе штучку! — мысленно рассуждал Люс.