3

3

Последние дни Малыхин не спал ночами. Он устраивался неподалеку от колодца и до самого рассвета нес вахту, не смыкая глаз, следил за темной дырой в земле, из которой черпают воду. Он нутром чуял, что непойманная гнида будет пытаться забросить какой-нибудь яд. Ведь вода — самое уязвимое место в отряде. Ее не хватает и дают по строгой норме. А если лишить отряд на один, на два перехода этой самой влаги, то начнется тоскливая кутерьма. Верблюды еще, может, и будут шагать, но лошади груз не потянут. А самое главное — выйдут из строя люди.

Он пытался говорить об этом со Звонаревым. Но московский чекист только ухмылялся, словно видел перед собой человека, у которого не все благополучно в черепной машине.

— Ну и ну! — прикладывал Звонарев ко лбу Малыхина свою ладонь. — Поостынь, наконец. Грулю ведь давно кокнули.

— А бурдюк, может, покойничек вспорол?

— Случайность какая-то. Подумаешь, один бурдюк… Может, кто оплошал из бойцов или воды сверх нормы взять хотел, а ему помешали. Но если ты хочешь, Валентин, займусь этим делом. В Москве почище дела раскрывали…

— Валяй.

Однако Звонарев не успокоил его. Малыхину по-прежнему по ночам досаждали недобрые предчувствия. И он продолжал дежурить у колодцев.

Малыхин осунулся и похудел. Щеки ввалились и, как он сам говорил, «стали прилипать к зубам». На широком морском ремне перетянул пряжку, сделал новую дырку. Валентин не обращал внимания на свое здоровье. Его, как и прежде, грызла насквозь неотвязная мысль, что он до сих пор не разоблачил скрытого гада, притаившегося в отряде. Такой тип опаснее мины замедленного действия. Враг вертится рядом. Но кто же он?

Валентин вновь и вновь — который уже раз — вспоминал каждое слово моряка Грули, обвиненного в предательстве. Перечитывал свои короткие записи. Теперь он начинал верить моряку… Иван Звонарев вроде бы вне подозрения. Свой брат чекист, пулю тогда получил… Но вместе с ним был еще и Кирвязов. И странно: Кирвязов находился и там, где свалился в пропасть верблюд и разбился ящик с золотом. Золотые монеты собрали все до единой. Только потом, как передавали ему свои люди, Малыхину стали известны любопытные подробности. Бойцы-киргизы, разделывавшие тушу верблюда, с удивлением говорили, что в его теле не нашли ни пули, ни ее следов. Впрочем, они могли и ошибиться. Но все это одни разговоры. Предположения. Подозрения. А фактов, доказательств — никаких.

Малыхин сегодня пригласил Кирвязова к себе. Тот спешился, привязал коня к кольцу, приделанному к задней стенке повозки, влез на повозку и, расположившись на тюке полушубков, подробно отвечал на все вопросы. Даже заинтересованность проявлял. А на потемневшем и слегка вытянутом, осунувшемся лице, в спокойных блеклых глазах — и доверие, и озабоченность, и готовность помочь, и, черт возьми, каменное спокойствие. Можно было даже подумать, что ведет допрос не Малыхин, а он, Кирвязов.