Говорил Капалин неторопливо. Лицо его было хмурым. Когда он замолкал, упругие желваки вздувались на скулах. Большими коричневыми руками он бесцельно передвигал кружку с чаем.

— Насиловать начали мать и сестренку, — говорил он. — Отец веревки силился разорвать — не мог. Отогнал, а бандиты смеялись. Я тоже стал разрывать веревки. Подскочил ко мне один. Глаза блестят, лицо красное. Прошипел сквозь зубы: «Лежи щенок!» — и нож в бок. Когда в себя пришел, слышу — спорят. Один говорит, что пора уходить за реку, другие настаивают переждать несколько дней, пока успокоятся пограничники, доказывают, что кто-нибудь уже на пост сообщил и пограничники наставят везде заслоны. Вот и все.

— А где эти несколько дней могли переждать бандиты?

— Ума не приложу. Давайте чай пить.

Но в этот вечер им так и не удалось попить чаю: на току кто-то сильно и часто начал бить в рельс. Удары звучали, как набат, и звуки эти насторожили и встревожили Капалина и Борисова. У колхозного правления тоже ударили в рельс. Капалин быстро вышел на крыльцо и крикнул:

— Лейтенант, хлеб горит!

Но Борисов и сам уже стоял на крыльце и видел взметнувшийся в небо яркий факел, от которого в темноту пучками летели искры. Горела соломенная крыша тока.

Борисов вместе с Капалиным побежали к току. Их обогнали две пожарные брички с наполненными водой бочками. На току уже были люди. Никто не тушил пожара — все понимали, что это бесполезно. Кто откатывал подальше от огня бочки с бензином, лежавшие метрах в пятидесяти от тока, кто прямо из-под горящей крыши, облившись водой, выкатывал зернопогрузчик, веялку, зернопульт, триер. Женщины подносили воду из ближних колодцев, обливали водой пшеницу и тех, кто спасал технику. Все работали молча, только председатель колхоза громко выкрикивал приказания.

Борисов стал помогать двум колхозникам, толкавшим веялку. Горячий воздух затруднял дыхание, на китель и голову (фуражка осталась у Капалина) сыпались горящие соломины, он, не переставая толкать веялку, стряхивал соломины. Какая-то женщина опрокинула на него ведро воды.

— Еще — взяли! — натужно прохрипел кто-то за спиной Борисова. Голос ему показался знакомым, он оглянулся и узнал старшину заставы Исаева. «Успели с заставы. Молодцы», — подумал лейтенант. Веялка пошла быстрее, и вот наконец стало легче дышать: горящая крыша осталась позади, но они продолжали катить веялку подальше от огня.

Кто-то громко крикнул: «Берегись!» Часть крыши рухнула. Раздались крики придавленных и обожженных людей. Все кинулись растаскивать горящие стропила, чтобы спасти людей и зерно. Людей вынесли, загоревшееся кое-где зерно раскидали и залили. Пожар затихал. Все ближе и ближе к току подбиралась темнота, вот она охватила весь ток, и в этой темноте торчали, как клыки огромного хищника, каменные столбы, а чуть в стороне чернел похожий на жирафа зернопогрузчик. Возле него старший лейтенант Малыгин в кителе, прожженном в нескольких местах, в фуражке, сдвинутой на затылок, тоже прожженной, разговаривал с председателем колхоза Петром Григорьевичем Тереховым. Борисов подошел к ним.