– И, прошу вас, осторожнее с успокаивающими препаратами любых разновидностей! Не пейте снотворного, а у зубного врача отказывайтесь от обезболивания. Даже если придется немножко потерпеть.

Это при том, что зубные врачи в ГДР очень редко предлагают сделать обезболивание.

В итоге Инге-Софи мучают новые депрессии. Она чувствует себя старухой, которую использовали и выбросили на свалку. Никому, никому она не нужна.

Уже с конца лета майор Шультце пытается выбить у своего начальника разрешение на работу для Инге-Софи, которая снова начала пить, хотя и довольно умеренно. Ее дневная доза спиртного практически не превышает 0,7-литровой бутылки «Серого монаха» – сладенького белого вина. Наблюдение за ней становится менее интенсивным. Квартиру обыскивают теперь изредка, и скорее лишь для того, чтобы придать наблюдаемой ощущение, что ее персона все еще имеет какую-то значимость. Майор Шультце желает своей подопечной только добра.

Зимой 1977/78 года Инге-Софи приступает к работе в музее имени Георгия Димитрова. Музей располагается в здании бывшего имперского верховного суда, которое временно предоставлено для хранения предметов искусства, находящихся на балансе управления культуры Лейпцига. Инге носит теперь очень короткую стрижку, а вот поправиться ей так и не удалось. Рабочая смена начинается в девять часов вечера, а заканчивается в шесть утра. Нести службу полагается четыре раза в неделю. На такой работе обычно сидят дедушки-пенсионеры, и по большому счету без этой штатной единицы прекрасно можно обойтись. Ведь кому придет в голову идея проникнуть сюда под покровом темноты и похитить картины? И даже если допустить, что среди ночи вдруг выключится отопление или останется открытым окно – вред картинам будет весьма небольшой. Инге-Софи тоскует по коллективу, мечтает общаться с людьми, но ей предельно ясно сказано, что если уж она так хочет работать, то пусть примет имеющееся предложение и успокоится. Ее доход вырастает до восьмиста марок в месяц, и это совсем неплохо за столь примитивную должность.

Вахтер на входе, древний старец, вводит Инге-Софи в курс ее новой работы. Раньше это место занимал он сам. С гордостью демонстрируя ей громадные залы, он радостно бормочет:

– Лукас Кранах, Каспар Давид Фридрих, Рубенс, Франс Халс, Тинторетто. Все, что душе угодно! Более двух тысяч полотен! Восемьсот скульптур, пятьдесят пять тысяч рисунков и графических изображений!

А еще в ее распоряжении маленький столик в кабинке у входа. С настольной лампой, телефоном и подшивкой архивных документов.