Казалось, что ярко освещенные окна ближайших домов с интересом разглядывают меня. Машина ехала очень медленно, едва преодолевая двести метров в минуту, осторожно пробираясь сквозь метель и заносы, и вскоре свернула с главной дороги на какую-то аллею, освещенную редкими фонарями. Надеясь увидеть замок, я глядел вперед через плечо водителя. Вскоре перед моими глазами предстало нечто, для чего слово «замок» являлось слишком сильным. Это был не замок – так, скромная копия. Или, скорее, обычный господский дом, хотя и внушительный, в неоготическом стиле, обнесенный двухметровой каменной стеной.

Перед нами распахнулись сначала ворота, потом гаражная дверь. Гараж казался маловатым для здания такого масштаба. Водитель заглушил мотор, медленно выбрался из машины и открыл мне дверцу. Откуда ни возьмись, словно из воздуха, передо мной появился худой пожилой господин в сером двубортном костюме. Черты его лица были четкие, заостренные, какие-то орлиные, а глаза – светлые, серо-голубые.

Не протянув мне руки, пожилой господин отрекомендовался Лукианом Кеферлоэром, личным секретарем фон Брюккена. (Да уж, не слишком сердечный прием; ладно, буду считать его деловым.) Извинившись за плохую погоду – что, честно говоря, привело меня в некоторое изумление, – Кеферлоэр пригласил следовать за ним. Он отворил железную дверь, и мы стали подниматься по гранитной винтовой лестнице на второй, а может и на третий, этаж здания, не знаю. Через очень узкий дверной проем вошли в зал с высоким потолком, отделанным благородными деревянными панелями. В зале, неярко освещенном электрическими канделябрами, было совсем мало мебели. За окном на карнизах лежали снежные шапки; казавшиеся желтыми из-за тонированных стекол. Наверху, среди балок, что-то посвистывало – словно ребенок свистел сквозь щербинку в зубах, поджимая нижнюю губу, что, впрочем, могло оказаться лишь игрой моего воображения. В помещении было очень холодно. Кеферлоэр указал мне в глубь зала и на несколько мгновений прикрыл глаза, что являлось скупым намеком на небольшой поклон.

Я сделал три шага в направлении, указанном пожилым секретарем, и впервые увидел его.

Фон Брюккен восседал в кожаном кресле с массивным резным декором за абсолютно пустым письменным столом вишневого дерева. Он не поднялся, чтобы поприветствовать меня, лишь склонил голову набок, и на его лице появилась мучительная гримаса.

Быстрыми шагами, с подчеркнутым достоинством во взгляде, я приблизился к нему. Казалось, хозяин понял, что такой прием способен обидеть гостя, потому что кивнул и протянул мне руку, впрочем, не поднимаясь с места. Его рука слегка тряслась.