– Вы уезжаете? – спросил я.

– Да.

– Надолго?

– Вероятно, надолго…

Мне показалось, что он хотел что-то добавить, но так и не добавил. И я спросил сам:

– Навсегда?

– Боюсь, в ближайшие годы старая добрая Англия будет для меня очень неуютным местом… – произнес доктор с горькой усмешкой. – Хотя как знать… Ни от чего нельзя зарекаться в этой жизни, друг мой Джим. Ты проводишь меня?

– Конечно же, доктор. Вы попрощались со сквайром?

– Он… Видишь ли, он сегодня в настроении, не способствующем прощаниям.

Развивать скользкую тему мы не стали. И без того все в деревушке судачили, что в последнее время пьет сквайр сильнее обычного. Гораздо сильнее… А когда такие слова говорят трактирные завсегдатаи, сами подверженные маленьким слабостям и склонные прощать их другим, – это значит, что дело и впрямь серьезно.

Я с Трелони не виделся очень давно. И никаких дел с ним иметь не желал.

Доктор взял с кресла свой плащ – каким-то странным, неловким движением… Я понял вдруг, что все сегодня он делал левой рукой. Хотя никогда не был левшою…

– Вы ранены, доктор? – спросил я, помогая Ливси справиться с застежкой.

– Пустяк… Старине Смоллетту на острове досталось значительно сильнее.

Вот как… Значит, он не просто потратил свою долю сокровища на… в общем, на бессмысленное дело, но и подставлял себя под пули или клинки… Ну и чем он после этого лучше Бена Ганна? Тот хотя бы три недели чувствовал себя королем…

Когда он надел шляпу, я заметил, какой потрепанный на ней галун, и спросил:

– Доктор, может быть вам нужны деньги?

– Ого… Ты делаешь успехи, мой мальчик… Научился иронии…

Не знаю уж, что он расслышал в моих словах… Я спросил от чистого сердца.

– Я не понимаю вас, доктор. Это значит да или нет?