Теперь я завладел вниманием аудитории. После бодрого тона и сильного чикагского акцента Уэсли мой голос действовал на них успокаивающе:
– Когда я перечитывал одно из ранних стихотворений, с которого я начинал – оно называется «Скованная любовь» – вон оно, – я указал на лист, – я споткнулся на выражении, на которое раньше не обращал внимания.
Я процитировал две строки на память:
Я посмотрел в сторону балкона:
– На первый взгляд кажется, Гас, что «Скованная любовь» говорит о мужчине, который жалуется о том, что ему не позволяют быть неверным. Мужчина чувствует себя в ловушке – скованным – женщиной, которая есть в его жизни, – или женщинами в целом. – По залу прокатились смешки, говорок. – В любом случае, именно так я все понял, когда в первый раз читал стихотворение. Но я не очень вчитывался в текст. И только обратив внимание на эти две строки, понял, что они совершенно меняют смысл стихотворения. Вместо того чтобы говорить:
Некоторые люди, стоявшие в первых рядах, засмеялись. У Сола расширились глаза. А я продолжал:
– Хотя стихотворение написано Донном, рассказчик, как я понял,
Я указал на соответствующий лист. Головы повернулись.
– Это стихотворение называется «Женское постоянство». Часто думают, что это своего рода завершающая подпись Донна, итог всего цикла. И я уверен, что оно дает нам один из лучших ключей ко всей работе в целом.
И снова тот же фокус. При первом чтении «Женское постоянство» кажется воплощением чистого женоненавистничества: саркастическое название, а потом семнадцать строк едкой горечи, высказанных мужчиной с циничным сердцем.
Я процитировал первые строки:
Я немного помолчал.
– Но, послушайте, что происходит, если допустить, что рассказчик – женщина.
И я прочитал те же строки еще раз: