Наутро девятого дня он бросил по обыкновению несколько охапок хвороста в костер и унылым взором окинул горизонт. И тут из его груди вырвался радостный вопль.

Три пироги, забитые до отказа пассажирами, чьи кирпично-красные торсы так рельефно выделялись на фоне легких коричневых скорлупок, изо всей силы гребли к стоянке европейцев. Радость и надежда засветились на лице Питера-Паулюса, из глотки его тут же стали вылетать французские слова:

— Арабелла! Идите сюда! Мери! Люси! Глядите! Глядите!.. Маленькие лодочки… С добрыми индейцами… О! Они заберут нас! Мы вернемся на пароход! Какая радость!..

Затем англичанин принялся размахивать своими длинными руками, как бы передавая нечто важное по азбуке Морзе, заполняя весь берег громовыми раскатами своего «ур-ра!».

Краснокожие причалили с неизменной индейской невозмутимостью. Лица их ничем не выдали удивления, вызванного неожиданным спектаклем.

Последний радостный крик Питера-Паулюса застрял в горле.

— Ах! Мери! Люси! Арабелла! Прячьтесь! Не смотрите на них! Эти краснокожие very shoking![407] Ах! Эта непристойная нагота ужасна, отвратительна!

Одеяние новоприбывших действительно могло смутить и не таких пуритан, как англичане, чья стыдливость не позволяет им называть вслух даже некоторые детали туалета.

И мужчины, и женщины, и дети, облаченные в солнечные лучи и собственное целомудрие, выступали с трогательным простодушием, достойным наших библейских прародителей в догреховный период их жизни.

Единственной уступкой приличию со стороны прибывших были калимбе[408]. Прочие элементы одежды отсутствовали. Их заменяли ожерелья, браслеты и подколенные подвязки — у женщин, мужчины носили еще несколько перьев в волосах. Только один красовался в рубашке. Голову он прикрыл старой фетровой шляпой мышиного цвета, а при ходьбе опирался на трость, которая при ближайшем рассмотрении оказалась держателем садовой лейки. Явные знаки старшинства указывали, что перед англичанином — вождь племени.

Он протянул руку Питеру-Паулюсу и сказал:

— Бонжур, муше.

Поскольку девушки и их мать ретировались в хижину, а мистер Браун надеялся столковаться с индейцами, то он подавил отвращение, не желая углубляться в тему вызывающе скандального внешнего вида пришельцев.

Питер-Паулюс пожал протянутую руку:

— Имею честь приветствовать вас!

— Я капитан Вампи.

— Угу, — пробормотал себе под нос англичанин, — этот джентльмен знаком со светскими обычаями. Он представился весьма приличным образом… Капитан Вампи! — Бывший фабрикант повысил голос, обращаясь к индейцу. — А я — мистер Питер-Паулюс Браун из Шеффилда!