А другие полуночники красноречиво расскажут об «интеллектуальной» атмосфере сборищ:

«Выпили и заспорили вокруг личности де Голля». «Вечер был посвящен отдыху — выпивали вино, слушали музыку, потом передачу». «Я в основном уделял внимание его жене». «Проводили отдых с выпивкой и картами». «Пили сухое вино, спорили о политике». «Он вступил в интимные отношения с моей женой» и т. п.

«Выпили и заспорили вокруг личности де Голля». «Вечер был посвящен отдыху — выпивали вино, слушали музыку, потом передачу». «Я в основном уделял внимание его жене». «Проводили отдых с выпивкой и картами». «Пили сухое вино, спорили о политике». «Он вступил в интимные отношения с моей женой» и т. п.

Разумеется, это далеко не все, но и этого достаточно, чтобы представить направление «организации без организации» и духовный облик ее членов. Когда наступит печальный и закономерный финал, Валерий Кротов скажет:

«У меня не было друзей, были одни только собутыльники».

«У меня не было друзей, были одни только собутыльники».

Сам он, естественно, к категории собутыльников, потерявших совесть и честь, себя не причислит. И не признается, как растлевал молодых людей, проповедовал цинизм, распущенность, аполитичность, как первый подавал пример нравственной низости.

— Ну, кто сегодня со мной останется? — нагло задавал он вопрос сразу двум девицам после очередной выпивки и спора «вокруг личности де Голля».

Против такой «простоты» нравов здесь уже не восставали. Против откровенного цинизма уже не протестовали, ибо такое стало нормой мышления и поведения.

Естественно, сами полуночники, которых уже коснулась гражданская и моральная деградация, представляли свое положение и поведение в несколько ином свете.

Потеряв надежду на их самостоятельное отрезвление и выздоровление, сотрудники госбезопасности провели операцию, чем-то напоминающую спасение утопающих.

Все чистосердечно раскаялись, обещали исправиться и не обманули. Все, кроме Кротова. Он обманул — подло и низко. С издевательским цинизмом «сильной и исключительной» личности он вскоре уже растоптал свои письменные заверения и обещания.

И хотя этот обман для чекистов был не столько неожиданным, сколько неприятным, обидным, Алексей Михайлович предпринял еще одну попытку спасти Валерия от уголовного наказания. И опять началась затяжная, изнурительная борьба за человека, ставшего самому себе опасным врагом.

Кротову вновь и вновь предлагали найти честные, искренние ответы на десятки простых и сложных вопросов, которые он сам же наплодил.

Почему Америка, а не Россия — его любимая страна, а любимый язык — английский, а не русский? Почему колхозники у него — «ограниченные крестьяне», «деревня», а честные студенты — «серость»? Зачем нужно учить младшего брата записывать западные радиопередачи? Откуда такое бессмысленно-упрямое утверждение: «Сколько индивидуумов, столько должно быть и идеологий». Наконец, почему Великая Октябрьская социалистическая революция была исторической случайностью? И это еще не все. Теоретик-надомник не останавливался даже перед чудовищными историческими параллелями, сравнениями и сопоставлениями…