Мебель сводилась к нескольким грубой работы табуреткам, а посуда — к горшку, поставленному на три камня, и к сосудам из тыкв.

Хозяева этих примитивных жилищ, с наслаждением растянувшись на расстеленных на полу полотнищах, спали, таким образом, на свежем воздухе, под скромным прикрытием крыши и под монотонное, беспрестанное постукивание дождя о листья, столь же непроницаемые для воды, как черепица.

Дождь усиливался, и двое путешественников, естественно, приободрились, когда обнаружили, что обитатели этих удивительных свайных сооружений еще не отошли ко сну. Набухшая почва хлюпала под ногами друзей, влага, насыщавшая воздух, проникала под одежду, но они уже не замечали этого, радуясь тому, что обрели наконец-то пристанище.

Жак и Жюльен не ошиблись, рассчитывая на гостеприимство местных жителей. Едва индейцы, которые танцевали или попивали нечто вроде нашей водки, заметили приближение незнакомцев, как тотчас же устремились к ним навстречу, окружили их плотным кольцом и пригласили принять участие в веселье. Зная по опыту, что подобное приглашение исходит от чистого сердца и за ним не может скрываться намерение заманить путников в ловушку, поскольку проживающие в этом регионе краснокожие отличаются дружелюбием, французы полезли по бревну в ближайший же приозерный дом.

Их прекрасно приняли, поскольку они были гостями и к тому же белыми — скромными, сильными и отважными, только что вышедшими из леса, где им пришлось проделать немалый путь под не прекращавшимся ни на миг дождем. Европейцы наслаждались обретенным уютом, и монотонный шум дождя лишь ласкал теперь их слух.

Жюльен имел уже опыт подобного общения с индейцами. Он показал им самые ценные свои бумаги — кредитные письма и паспорт — со сделанными в них отметками. Заключенные, к счастью, в непромокаемый кошелек, все документы находились в прекрасном состоянии.

Жак решил последовать его примеру. Перелистав свою знаменитую записную книжку с заметками, прочная обложка которой не пропустила ни капли дождя, он положил ее, как обычно, в левый карман куртки и, машинально ощупав правый, обычно аккуратно застегнутый, невольно издал удивленный возглас: пуговица исчезла, карман был разорван.

— Что случилось? — спросил встревоженно Жюльен.

— Когда мы находились в лепрозории, я ни разу не удосужился проверить, по-прежнему ли мой бумажник в кармане.

— Ну и?..

— Он пропал.

— Печально.

— Еще бы!

— А что в нем лежало?

— Да ничего, если не считать письма, которым мой дядя объявлял меня своим единственным наследником.

ГЛАВА 6

ГЛАВА 6