— Так вот, Озолс, — начинает он своим обычным монотонным голосом. — Я должен сообщить тебе печальную весть, сын мой.

Наш директор был в своё время каким-то деятелем в одной из религиозных протестантских общин. С той поры у него осталось это «сын мой», которое он употребляет кстати и не кстати. Злые языки утверждают, что даже своего отца, приехавшего к нему погостить из деревни, директор при встрече тоже по привычке назвал «сын мой».

— Вчера ко мне заходил твой отец. Содержание нашего разговора тебе, очевидно, известно. К сожалению, вы настолько мм… мм… бедны, что не можете даже уплатить за обучение в гимназии. Отец твой просил оказать ему милость и дозволить вносить причитающуюся сумму по частям.

Зачем он так старается унизить меня? Ведь это подло! Притом он просто лжёт. Отец никогда и никого не просил о «милости».

— Я сначала согласился, — продолжает директор, постукивая пальцами по столу, — но потом пришёл к выводу, что это нецелесообразно.

Он поднимается из-за стола. Выпрямившись во весь рост, подходит ко мне и кладёт руку на плечо. С трудом сдерживаюсь, чтобы её не сбросить.

— Сын мой! Мне кажется, что тебе лучше приобрести какую-либо специальность, чем учиться в гимназии. Что тебе может дать гимназия? В лучшем случае аттестат зрелости. Но ведь им сыт не будешь. Я понимаю: учение-свет, а неучение — тьма, стремление к образованию и прочее такое… Это очень и очень похвально. Но ведь, сын мой, надо реально смотреть на вещи. Жалование твоего отца весьма невелико, и ты создаёшь ему излишнюю обузу…

— Ну, конечно! В гимназии должны учиться одни лишь Муйжелисы! — вырывается у меня горькое восклицание.

Директор отдёргивает руку.

— Откуда у тебя такие мысли? В нашей прекрасной Латвии, слава богу, каждый имеет право на обучение, будь то богатый или бедный, как ты… Неужели ты так и не понял, Озолс, что я имел в виду твоё же благополучие? Ну что ж… Не хочу тебе навязывать своё мнение. Если желаешь, можешь продолжать учёбу. Но только передай отцу, чтобы он в течение трёх дней внёс шестьдесят латов (лат — денежная единица в буржуазной Латвии. В 1 лате 100 сантимов). Иначе я буду вынужден отчислить тебя из гимназии.

Молча поворачиваюсь.

— Да… Вот ещё что, — бросает мне вдогонку директор, — пока отец деньги не внесёт, можешь не посещать занятия…

Выхожу из кабинета. Во мне всё клокочет от возмущения. Какой лицемер! Моё благополучие он имеет в виду! И эта смехотворная трёхдневная отсрочка. Ведь он прекрасно знает, что отцу неоткуда взять сейчас шестьдесят латов.

Бедный отец! Он так хочет, чтобы я получил хотя бы среднее образование, отказывает себе во всём. Даже бросил курить, чтобы сэкономить ещё немного денег. Ничего не получается! Господам не нравится, когда «лапотники лезут в образованные».