— Да, конечно.

— Откуда вы родом?

— Из Восточной Пруссии. В сорока километрах от Кенигсберга у моего отца имение.

— Значит, вы мой земляк.

— Так точно, герр гауляйтер.

— Каково настроение в армии?

— О, все полны решимости!

— Скажите, многих испугали последние события?

— Вы имеете в виду Сталинград? Он укрепил наш дух.

— Да, да. Возвращайтесь к себе в часть. Имейте в виду: фюрер именно на вашем курском участке готовит хороший сюрприз русским, — многозначительно сказал Кох.

— Я не сомневаюсь, герр гауляйтер. После минутного молчания Кох сказал:

— Я удивлен, что вы, заслуженный офицер германской армии, человек арийской крови, да еще родом из Пруссии, ходатайствуете за какую-то польку.

Все это Кох проговорил с брезгливой миной.

— Герр гауляйтер! Фрейлейн немецкой крови. Я сам видел документы ее отца, которого зверски убили бандиты, — оправдывался Зиберт.

— Если каждый германский офицер будет ходатайствовать за женщин из покоренных нами народов, то некому будет работать в нашей промышленности. Ведь вам известно, что мы все бросили на фронт и что у нас не хватает рабочих рук. Вы старый член национал-социалистской партии и не должны связывать себя с фольксдейчами. Эти люди нужны нам только для того, чтобы временно было на кого опираться в завоеванных государствах.

Будучи убежденным в «чистокровности» Пауля Зиберта и преданности его фюреру, Кох уже без остановки начал его поучать:

— Ни русские, ни украинцы, ни поляки, по сути дела, нам не нужны. Нам нужны плодородные земли. Здесь отныне и навсегда будут немцы. — Голос его брал все более и более высокие ноты. — Местное население мы должны обезвредить…

В продолжение всей беседы, длившейся около сорока минут, Кузнецов чувствовал в правом кармане брюк взведенный «вальтер». Каждую секунду он готов был выхватить револьвер и всадить всю обойму в ненавистную морду своего «земляка», который, захлебываясь от собственного красноречия, решал сейчас сложную проблему: как добиться уничтожения польского и украинского народов.

Но охранники не сводили с Кузнецова глаз, настораживаясь при малейшем его движении. Уперлась в него глазами и овчарка. Видимо, она прошла специальную дрессировку для наблюдения за посетителями.

«И руки не дадут поднять, — думал Кузнецов. — Не допустят выстрела…»