Балодис потрепал Коха по плечу.
Но вот он поднял рюмку — и все как-то сразу примолкли, встали в кружок перед ним. Балодис тихо сказал:
— За Лидумса! И пусть будет его тяжкий труд удачным, пусть останется открытой дорога к возвращению, пусть рассеются козни его врагов!
Каждый взял свою рюмку. Как им хотелось, чтобы эти пожелания сбылись!
В эту минуту зазвонил телефон. Балодис поднял трубку.
— Да, я слушаю! — И, прикрыв трубку ладонью, шепнул: — Это Анна Вэтра.
Все переглянулись. Ни для кого из них не было секретом, что Лидумс ушел за море, так и не помирившись с женой. А она что-то оживленно говорила, и Балодис не успевал вставить слова, кроме «да», «да».
Но вот она выговорилась наконец, и Балодис произнес:
— Магда и я приглашаем вас к нам на Новый год. Да? Очень жаль. А может, заедете с вашими друзьями? Ну, ну. Я навещу вас после праздника… — Он положил трубку и сухо сказал: — Поблагодарила за подарок от мужа и за деньги…
— Значит, она и не знает?
— А зачем ей знать? Она уже привыкла быть самостоятельной. А общество, в котором она вращается, не очень приятно… Литературная богема и непризнанные гении, художники и просто авантюристы… Но послезавтра я к ней заеду.
В дверь тихонько постучали. Балодис открыл. Сын стоял в проеме с какой-то бумагой.
— Папа, тебе пакет.
Голос у мальчика был печальный. В этом доме знали, что отец может исчезнуть и в праздник. Балодис взглянул на пакет, погладил Арвида по голове.
— Это только поздравление, мой мальчик.
Он приложил сорванную с пакета наклейку к косяку двери, расписался, и Арвид, снова повеселев, убежал. Балодис вскрыл пакет.
Из него выскользнула маленькая олеографическая открытка: три голубоглазых, белокрылых ангелочка сбрасывали с пушистого облака английские буквы, которые образовали на голубом небе надпись: «С Новым годом!»
На обороте какой-то господин поздравлял свою знакомую в Латвии с праздником. Балодис потряс открыткой в воздухе и громко сказал:
— Друзья мои, примите поздравления от нашего друга! Он помнит о нас!
Все бросились к нему, разглядывая открытку, почерк, завитушки каллиграфического письма. Ничего похожего на то, как писал Лидумс. Ниедре даже усомнился. Балодис рассмеялся: