Утром, со следами первого в жизни похмелья, помятый как простыни, на которых мы буйствовали, вернулся в Кирьят-Арбу. А все со мной снова, как с лучшим другом. Здороваются, подходят: «Как дела?». Вечером то один зайдет, то другой – чем помочь? На субботу от приглашений отбою нет. Я не понимал, в чем дело.

Оказывается, прождав меня часа полтора, рав Даниель собрал людей и сказал:

– Этому человеку плохо! Этому человеку очень-очень плохо. Только в состоянии тяжелейшего внутреннего кризиса можно совершить то преступление, которое он совершил. Помогите ему – вы ему нужны. Помните, каждый из нас должен быть сторожем брату своему.

Ну чем они мне могли помочь? В душу свою я бы их не пустил. Его бы пустил, но он не дождался, уехал.

Итак, все остались при своих. А «Субару» моей жизни продолжала мчаться к следующему повороту. Однажды в разгар приема больных раздался стук в дверь кабинета.

– Я занят, – крикнул я, не отрывая трубки фонендоскопа от груди больного.

– Илан, – послышался из-за двери голосок Ривки, работницы секретариата поселения. – Тебе звонили, просили перезвонить. Я не могу ждать, оставлю номер у Рахели.

Рахель – так звали мою медсестру. Спровадив посетителя, я взял у нее номер и вздрогнул. Это был наш телефон в Мадине.

К тому времени я уже несколько месяцев не звонил домой. Мне тоже не звонили. Ссоры не было. Скандала не было. Было неприятие. Я оказался меж двух стульев. Арабы уже были мне чужими. Евреи так и остались для меня чужими. Не было ни одного человека на свете, который мог бы стать мне своим. Кроме рава Мейера и рава Бергера. Но оба были недосягаемы – каждый по-своему.

Телефон я себе ставить не стал. « Лэиткашер » дословно переводится, как «связываться» от слова « кешер » – «связь». А у меня « кешера » не было. Некому было звонить и не от кого было принимать звонки. В случае крайней необходимости у меня был рабочий телефон. Кстати, непонятно, почему Ривка попросту не дала этот номер, когда услышала в трубке разыскивающий меня голос с тяжелым арабским акцентом. Жаль! Для рассказа было бы куда эффектнее. Представляете – звонок. Снимаю трубку, а в ней – Мазуз.

– Ты откуда? – спросил бы я – Из тюрьмы?

Но всё было чуть по-другому. Я позвонил домой и услышал голос старшего брата.

–  Ман аль мутакаллем? Инни ла асмаак! Ман аль мутакаллем? Инни ла асмаак ! – Кто говорит? Я вас не слышу, – орал он в трубку, пока я осознавал, что это его, а не чей-то еще голос, и соображал, что делать. Наконец, я растерялся и не нашел ничего лучшего, чем разъединиться. Напрасно. Не прошло и минуты как раздался дребезжащий гудок.