По мере того, как Дорош говорил, в глазах Векши появлялся все больший интерес. От волнения он несколько раз облизал толстые губы.

— Однако дело не в этом, боярин. Когда обшаривали мои хлопцы их главного, что один спал в шатре, то нашли при нем одну забавную штуковину. Смотри…

Дорош сунул руку за широкий пояс и достал печать со шнуром от Мамаевой грамоты. Боярин выхватил печать у атамана, поднес к глазам. Казалось, он рассматривал ее целую вечность.

— Что молчишь? — насмешливо спросил Дорош. — Вижу, знакома тебе сия вещица.

— Это печать великого золотоордынского хана, — прошептал Векша. — Ее он ставит на личные послания. — От внезапно пришедшей в голову догадки в глазах боярина мелькнул ужас. — Значит, эту печать ты сорвал с ханской грамоты? Выходит, твои разбойники перебили посольство самого Мамая?

— Боярин, для нас все татары одинаковы, будь он самый знатный бей или последний ханский нукер, — беспечно заявил Дорош. — У нас с ними со всеми один разговор…

У Векши, только сейчас полностью осмыслившего все услышанное, зашевелились на голове волосы.

— Неужто у тебя и Мамаева грамота? О Боже, он вырезал ханское посольство, завладел грамотой и после этого является в мой дом, — схватился Векша за голову. — Да что подумает обо мне великий князь, если узнает?

— Боярин, не будь бабой, — засмеялся атаман, беря из рук Векши печать со шнуром и снова суя их за пояс. Чего страшишься? Не ты побил ордынцев, а я, не тебе ответ держать за это, а мне. Посему не хнычь, а выслушай, что я дальше скажу.

— Дальше? — изумился Векша. — Неужто думаешь, что стану слушать тебя и дальше?

— Будешь, боярин, поскольку выгоду от моих слов будем иметь мы оба. И не знаю, кто из нас большую.

Векша перестал причитать.

— Выгоду? Ничего подобного покуда не вижу. А вот великокняжеский гнев за связь с тобой на собственную голову накликать могу.

— Выгода наша, боярин, вот в чем. У нас, ватажников, такой закон: как завладели добычей, валим всю в общий котел и делим на всех по-братски. Досталась мне при дележке добычи, захваченной при ханской сотне, эта кольчуга. — Дорош ударил себя кулаком в грудь, которую обтягивала тонкая, венецианской работы кольчуга с серебристым отливом. — Богатая вещь, знатная, с ихнего бея сняли. Под такой доспех и конь добрый нужен, и шелом достойный. Загрустил было я, а тут мне грамоту сию приносят. Сорвал с нее печать, глянул на письмена и хотел было в костер ее за ненадобностью бросить. И вдруг на меня снизошло: ведь кому-то эта грамота писана, значит, кому-то нужна. А ежели следует она из Орды, то, может, ждет ее сам Ягайло-литвин? Так почему бы мне, грешному, не сотворить людям доброе дело? Надобно же и о душе своей думать…