— Рубай их, сотник, рубай! — ревел за его спиной Дорош, защищая Григория от ударов с боков и сзади. В затылок за ним спешили еще несколько ватажников, таких же отчаянных и бесстрашных рубак, как их атаман.

Они были уже недалеко от Данилы, когда упал с коня последний дружинник. Тотчас на плечо князя обрушился удар кривой татарской сабли, и рука его, сжимавшая меч, бессильно обвисла. Отбросив в сторону щит, Данило перехватил оружие в левую руку, и ближайший к нему ордынец, не успевший увернуться, покатился с лошади. Однако силы были слишком неравны, и над головой князя тут же сверкнуло сразу несколько сабель. Выронив меч, он склонился к конской гриве, затем стал быстро заваливаться навзничь. Но прежде чем князь упал на землю, подскакавший к нему вплотную ордынец проткнул его насквозь ударом короткого хвостатого копья.

— Эх, князь, что же ты?! — простонал сотник, поднимая коня на дыбы и швыряя его вперед.

Он успел достать мечом и развалить до пояса ударившего князя копьем ордынца. Но сверкнула перед его глазами сабля, и Григорий с залитым кровью лицом тоже повалился с седла. Один из татар прыгнул с коня на грудь упавшего на землю сотника, занес широкий нож над его горлом. Скакавший за Григорием Дорош со всего маху смял ордынца конем и, видя, что рядом блестят мечи и копья следовавших за ним ватажников, соскочил с коня, склонился над лежавшими в шаге друг от друга князем Данилой и сотником.

—Что скажешь, атаман? — тревожно спросил Боброк, вглядываясь в лицо выпрямившегося казака. Боярин только что подскакал к Дорошу от тела зарубленного Тимур-мурзы и держал в руке ханскую грамоту.

Атаман повернулся к Боброку, швырнул в ножны саблю.

— Сотник ранен, а князь…

Он отвел глаза в сторону, снял шлем, склонил голову. Боярин последовал его примеру.

— Он честно жил и честно умер, как и подобает настоящему русичу и воину, — тихо сказал Боброк, глядя на неподвижное тело князя. — Не нам, смертным, ведать свою судьбу и знать конец уготованного нам пути, однако я хотел бы умереть, как он: в бою и с победой, сделав для Руси и ее славы все, что только можно. Пусть земля будет ему пухом.

Боброк выпрямился, надел шлем, глянул на Дороша.

— Труби, атаман, сбор. Надобно поскорее собрать раненых и предать земле мертвых. Литовцы где-то рядом…

Из болотистых лесов они выбрались поздно ночью. На широкой, залитой лунным светом поляне Дорош, ехавший рядом с Боброком, воеводой и сотником Кириллом впереди отряда, придержал коня, повернулся к боярину.

— Все хляби и топи позади. За нашей спиной Адомас с панцирниками, так что до самого русского порубежья путь свободен. Настала пора, боярин, прощаться с ранеными.