О чем же писал из дальних краев в родные Клишковцы Семен Побережник? Я перебираю ломкие от времени листочки, вчитываясь в размашистый угловатый почерк.

«Вы спрашиваете, где я держу деньги. Об этом нечего журиться, бо их нет, — бросаются в глаза, видимо, подчеркнутые отцом строчки в одном из первых писем откуда-то из Латинской Америки. — Спрашиваете, обеспечен ли я чем-нибудь, случись в море несчастье. То я вам отвечаю, что нет. Потому что за это обеспечение надо платить из своего жалованья. Дело обстоит так: если пароход утонет, кто останется живой, получит жалованье за два месяца и одежду». «До сих пор не могу найти работу, — сообщает Побережник из Неаполя. — Здесь и вообще везде стало очень трудно. С каждым днем все хуже и хуже. Но хуже, чем в Италии и Германии, нет нигде». «Вы пишете, что у вас пала одна власть и ее место заняла другая, — отвечает он из Антверпена на письмо отца. — Это явный обман, чтобы затмить населению глаза. В сущности, ни рабочим, ни крестьянам легче не станет до тех пор, пока в стране не будет правительства, которое не на словах, а на деле начнет защищать их интересы». «Я еще не работаю и не предвидится. Продолжаю быть здесь на нелегальном положении», — извещает он родных из Парижа.

«Вы спрашиваете, где я держу деньги. Об этом нечего журиться, бо их нет, — бросаются в глаза, видимо, подчеркнутые отцом строчки в одном из первых писем откуда-то из Латинской Америки. — Спрашиваете, обеспечен ли я чем-нибудь, случись в море несчастье. То я вам отвечаю, что нет. Потому что за это обеспечение надо платить из своего жалованья. Дело обстоит так: если пароход утонет, кто останется живой, получит жалованье за два месяца и одежду».

«До сих пор не могу найти работу, — сообщает Побережник из Неаполя. — Здесь и вообще везде стало очень трудно. С каждым днем все хуже и хуже. Но хуже, чем в Италии и Германии, нет нигде».

«Вы пишете, что у вас пала одна власть и ее место заняла другая, — отвечает он из Антверпена на письмо отца. — Это явный обман, чтобы затмить населению глаза. В сущности, ни рабочим, ни крестьянам легче не станет до тех пор, пока в стране не будет правительства, которое не на словах, а на деле начнет защищать их интересы».

«Я еще не работаю и не предвидится. Продолжаю быть здесь на нелегальном положении», — извещает он родных из Парижа.

Потом, когда я слушал воспоминания Семена Яковлевича, то подумал, что не одну, а несколько жизней, совершенно непохожих друг на друга, прожил этот седой человек с орлиным профилем. Первая прошла здесь, в украинском селе Клишковцы, где мальчишкой он сопровождал отца-лесника в обходах по солнечным дубравам, в земско-приходской школе познакомился с Пушкиным, Шевченко, Гоголем, а в октябре семнадцатого года видел, как за околицей румынские каратели расстреливали восставших клишковецких крестьян.