Такой же мерзкий, приблатненный язык и авторской речи. Иногда он требует даже перевода. Вот начало повести:

«— Баба!.. Кил Мында!.. Бабай дернул башкой, оторвал ее, заспанную, от тумбочки, вскочил, чуть не сбил огнетушитель и ломанулся не в ту сторону».

«— Баба!.. Кил Мында!..

Бабай дернул башкой, оторвал ее, заспанную, от тумбочки, вскочил, чуть не сбил огнетушитель и ломанулся не в ту сторону».

Чем занимается у С. Каледина воинская часть? Это, как видно, военная тайна, и автор не решается ее разгласить. Зато он красочно расписал, как бедный еврей Фишель Ицкович и цыган Нуцо Владу копают яму для туалета; а Костя Карамычев («дембель»)| «месяц назад… вконец оборзев, понес куда не надо лоток да и загазованный уже был, прямо на стражу нарвался. Стража сообщила в часть». Он «пахал на хлебокомбинате грузчиком. Ясное дело, не просыхал» и занимался воровством. «Командир роты капитан Дощинин предложил Косте на выбор: или он заводит на него дело, или Костя срочно, до активного потепления, чистит все четыре отрядных сортира».

Конечно, в воинской среде не изжито сквернословие. Да и туалеты существуют. Все как в гражданской среде. И поскольку армия — слепок общества, стало быть, по С. Каледину, такое общество? А поскольку С. Каледин член этого общества, то… Впрочем, все, вероятно, как раз наоборот. Образ общества и, следовательно, армии С. Каледин, скорее всего, списывает с себя. Потому-то нет у него в повести ни одного порядочного человека и лица. Все «герои» умственно недоразвитые уроды с физическими дефектами.

Капитан Дощинин, вымогающий у солдат деньги, — «при Сталине… сажал других»; еврей Ицкович — «глаза подслеповатые»; даже библиотекарь с «кривыми ножками Люсенька не скрывала, что пошла работать в армию в поисках жениха», «Быков хотел было прогнать ее за блуд с личным составом», но сжалился. О других тоже можно привести из повести самые нелестные характеристики. Создается впечатление, что в СССР найти других невозможно.

А чем у С. Каледина заняты военные строители? Они чистят сортиры и копают ямы для новых, ночами вдыхают через челим «замечательный дым», дерутся рота на роту и т. д. — не армия, а одурманенная водкой и наркотиками неуправляемая, развращенная банда. Опять же с кого списано? С натуры, с общества или со своего, калединского, окружения?

С. Каледин явно перещеголял В. Войновича, собрал такой букет отвратительного и карикатурного, что и под сильным увеличением во мраке не видно просвета. А что же редакторы? Такое впечатление, что они задались единственной целью — запугать допризывную молодежь. Не рассчитана же подобная «литература» на зарубежного читателя, чтобы пугать его Советской Армией. Во-первых, ее перевести на другой язык не так просто. Как объяснишь, например, что такое «кусок паскудины», «чеши репу», «хахаль кособрюхий», «дурь сосу», «бабу в роте черепажу», «петушня помойная» и т. д. и т. п. А ведь таким языком написана почти вся повесть, герои которой, как и Чонкин, рвутся теперь на театральные подмостки. Нет, не герои В. Войновича и С. Каледина представляют людей, говорящих на русском языке. Прочитав такое, Александр Сергеевич Пушкин едва ли сказал бы: «Чтение — вот лучшее учение»; а Фридрих Энгельс не воскликнул бы: «Как красив русский язык!» Не наше ли время имел в виду Николай Семенович Лесков, говоря: «Надо беречь наш богатый и прекрасный язык от порчи».