Светлый фон

— Я нахожу все это совершенно невероятным! Ведь ваше правительство называет себя правительством масс!

— Вот вы по догадке и назвали причину! Разве везде и всюду не принято бранить правительство? В избранном обществе все, что бы вы ни делали, должно быть основано на широких и возвышенных принципах. А потому нападайте в Низкопрыгии на все одушевленное, за исключением присутствующих, их родственников и их скота. Но остерегайтесь хулить какой бы то ни было неодушевленный предмет! Почитайте, заклинаю вас, дома, деревья, реки и горы, а в Бивуаке, главное, почитайте Широкий Путь! Мы народ весьма чувствительный и нежно бережем репутацию даже своих стад и стен. Философы Низкопрыгии— и те все придерживаются одного мнения по этому вопросу.

— Король!

— А как вы объясняете эту удивительную особенность, бригадир?

— Неужели вы не знаете, что всякая собственность священна? Мы весьма глубоко чтим собственность, сэр, и не любим, когда хулят наши товары. Но поносите народные массы со всем жаром, и все скажут только, что вы обладаете возвышенным и утонченным умом.

Тут мы снова обернулись к мистеру Вьюну, которому до смерти хотелось вновь привлечь к себе внимание.

— Ах, господа! Вы только что из Высокопрыгии? (Он успел расспросить одного из наших спутников.) Как поживает этот прекрасный и стойкий народ?

— Как всегда, сэр, прекрасно и стойко.

— Однако, я думаю, мы им ровня, а? Яблоко от яблони, так сказать, недалеко падает.

— Нет, сэр, скорее, яблони от яблок недалеко падают.

Мистер Вьюн засмеялся, видимо довольный комплиментом, и я пожалел, что не выразился покрепче.

— Ну, Могол, чем там заняты наши великие предки? Все еще треплют свою великолепную конституцию, которая столь долго изумляет мир и служит предметом моего особого восхищения?

— Поговаривают о кое-каких изменениях, сэр, но, кажется, сделано пока еще мало. У всей Высокопрыгии, как я имел случай заметить, по-прежнему семь звеньев в хвосте!

— Да, это замечательный народ, сэр! — проговорил Вьюн, с грустью оглядываясь на свой собственный куцый хвостик, который, как мне потом объяснили, от природы остался недоразвитым. — Я ненавижу всякие перемены, сэр, и будь я высокопрыгиец, я умер бы, осеняя себя хвостом!

— Тому, кого природа так щедро одарила в этом отношении, можно простить такой энтузиазм.

— Поразительнейший народ, сэр! Предмет удивления всего мира. А их учреждения — это же величайшее чудо всех времен!

— Совершенно верно, Вьюн! — вставил бригадир. — И то сказать: вот уже пятьсот пятьдесят лет, как эти учреждения непрестанно чинят и переделывают, а они все остаются прежними.