Блюхер посмотрел на всех с какой-то извиняющейся полуулыбкой (мол, все, что я говорил, вы и сами отлично знаете) и развел руками.

Было уже далеко за полночь. Музыка в зале затихла. Послышался говор, женский смех. Блюхер посмотрел на часы.

— Ох, уже второй на исходе! Пойдемте искать своих боевых подруг…

Он встал, и все с явным сожалением поняли, что нужно расходиться.

Блюхер пошел рядом с Берзиным.

— Спасибо, Ян, за оперативные сообщения, — дружески сказал он. — Твои разведчики работают как часы.

— На том стоим, — усмехнулся Берзин.

— Ну, не скажи… Тут особая выучка чувствуется. — В голосе его прозвучали уважительные нотки.

Они помолчали тем молчанием, которое так легко между двумя старыми друзьями.

— А знаешь, о чем я сейчас подумал, Ян? — внезапно спросил Блюхер Берзина.

— О чем?

— Мне бы такого помощника, как ты.

— Я и так твой помощник, Василий Константинович.

— Нет, я не о том. Мне нужен хороший начальник политотдела армии.

Берзин удивленно посмотрел на Блюхера.

— Ты серьезно?

— Очень серьезно, Ян. Очень серьезно. Положение на Дальнем Востоке, как ты знаешь, весьма сложное, сложнее некуда. Нужно готовить армию к большой войне.

Синим мартовским утром, сидя за рабочим столом в кабинете, Берзин внимательно просматривал иностранные журналы: немецкие, английские, итальянские. За окном слышался перезвон весенней солнечной капели. С грохотом срывались с крыш сосульки и рассыпались хрупкими, звенящими брызгами.

Но Берзин забыл уже и про солнце, и про весну, и про замерзшие утренние лужицы, тревожно хрустевшие под ногами, когда он шел на работу. На него снова навалился весь мир, безумствующий, страшный, таящий опасные неожиданности для молодой Советской республики, требующий к себе постоянного, пристального его внимания.