Заноза старался никогда не планировать себе больше одного дела в день — к чему суетиться! Эдак ни в том, ни в другом деле толку не будет, а Заноза во всем любит основательность, въедливо относится к любому делу, на то он и «заноза». Будь то дело, которым он в настоящий момент занимается, или изучаемый предмет. Это у него с детства такая болезнь. Потому и в школе не успевал, там же ведь все по вершкам, а Коля слишком уж тщательно готовил уроки. Не успеет один приготовить, уже надо на улицу, к пацанам, в компании всегда есть какое-нибудь интересное занятие, которое уж ни в какое сравнение не идет с обычными уроками… К тому же половина учителей какие-то тупорылые: хочешь вопросы задать, надо же разобраться, а они — либо увиливают, либо игнорируют вопрос. А бывает еще и того хуже — раздражаются, как будто ты этим вопросом им личное оскорбление наносишь! Коля Зазин, когда был помладше, обижался и недоумевал из-за подобного непонятного поведения учителей, а чуть повзрослев, начал высказываться и самовыражаться не очень одобряемыми учителями действиями, к всеобщему удовольствию класса. Это, как в генераторе самовозбуждения, заводило Зазина еще больше.

В первый раз Николай нарвался в одиннадцатом. Вернее, нарвался молодой историк, а Зазин, можно сказать, практически незаслуженно пострадал. Если, конечно, не принимать во внимание проломленный нос учителя. И правильно, с какой стати этот… неважно, что учитель, при всех Николая недоумком назвал? К тому же Николай и не собирался никакие носы проламывать, а просто хотел тихо-мирно попросить, чтобы больше так не говорил, объяснить, встретив после уроков возле школы, а тот опять — оскорблять! Так же ведь нельзя! И стукнул-то всего разок, а он то ли наклониться хотел, то ли уклониться, короче, нос аж не просто хрустнул, а практически вмялся в черепную коробку, как в картон. В общем, историк — в больницу на три месяца, а Коля Зазин — на два года по малолетке пошел. И то, можно сказать, повезло, мог бы лет на пять загреметь — как за тяжкие телесные повреждения.

Тяга к справедливости и в колонии не давала покоя Зазину, теперь уже зеку с погонялом «Заноза». Позже к этой кличке добавилась еще одна, «Зензубель», или в переводе — рубанок фасонных моделей. Это второе погоняло ему дал один криминальный интеллектуал за решительность и стремление идти до конца, вырезая из человеческого материала нужные ему образцы. Вторая кликуха самому Зазину нравилась больше, но по ней его мало кто называл, поскольку она трудна для запоминания и осмысления, называли его так только любители оригинального, да и те, кто был с ним в особо взаимоуважительных отношениях. Таких было мало, зато боялись многие.