Берт Райн, с забинтованными лицом и головой, стоял подо мной, и я чувствовал к нему известный оттенок уважения. Несмотря на свое гетто, он – тоже господин над своей шайкой. Нози Мёрфи и Кид Твист стояли плечом к плечу рядом со своим пострадавшим вождем-висельником. Это он выразил желание – в результате отчаянных страданий – как можно скорее попасть на землю и обратиться к докторам. Он предпочел риск оказаться на суде риску потерять жизнь или, может быть, зрение.

Команда сама по себе разъединилась. Исаак Шанц, еврей, плечевая рана которого еще не зажила, казалось, руководил мятежом против висельников. Его рана была достаточно велика для того, чтобы его обвинил любой суд, и он отлично сознавал это. И рядом с ним стояли: мальтийский кокни, Энди Фэй, Артур Дикон, Фрэнк Фицджиббон, Ричард Гиллер и Джон Хаки.

В другой группе, все еще преданной висельникам, были Карлик, Соренсен, Ларс Якобсен и Ларри. Чарльз Дэвис склонялся к группе висельников. Третью группу составили Сёндри Байерс, Нанси и грек Тони. Эта группа была явно нейтральной. И, наконец, совершенно отдельно, не войдя ни в одну из групп, особняком стоял Муллиган Джекобс, прислушивавшийся – я думаю – к далекому эху старых несправедливостей и чувствовавший – я уверен в этом! – укусы раскаленных железных крючков в своем мозгу.

– Что вы намерены с нами сделать, сэр? – спросил меня Исаак Шанц, опередив висельников, которые должны были бы заговорить первыми.

Берт Райн гневно повернулся в ту сторону, откуда доносился голос еврея, а его сторонники теснее сомкнулись вокруг него.

– Я отправлю вас в тюрьму, – ответил я сверху. – И я поступлю с вами всеми так жестоко, как только мне это удастся.

– Может быть, вам удастся это, а, может быть, и не удастся! – ответил еврей.

– Замолчи, Шанц! – приказал Берт Райн.

– А ты получишь свое, сволочь! – заворчал Шанц. – Если не от других, то я один сделаю то, что мне нужно.

Боюсь, что в действительности я вовсе не такой ловкий человек, как мне казалось, и напрасно стал гордиться собой. Потому что, в сущности, я был любитель, который настолько заинтересовался развитием драмы на палубе, что в тот момент совершенно не был в состоянии предусмотреть трагедию, в какую эта драма разрасталась.

– Бомбини! – крикнул Берт Райн.

Его голос звучал повелительно. Это был приказ господина собаке у ног. Бомбини отозвался. Он вынул свой нож и начал наступать на еврея. Но глубокое ворчание, звероподобное по звуку и угрозе, послышалось со стороны тех, кто окружал еврея.

Бомбини поколебался и через плечо взглянул на своего вожака, лица которого из-за повязок он не мог видеть и который, в свою очередь, не мог видеть его – это он знал.