— А разве тускарор не поднимает никогда томагавка против тускарора?

— Тускарор убивает тускарора, но настоящий воин никогда не скальпирует женщин и детей своего племени.

— Надо признаться, Ник, ты очень логично рассуждаешь. Ворон ворону глаз не выклюет, говорит пословица; и все-таки великий отец Англии поднял оружие против своих детей американцев.

— Кто идет торной тропинкой, кто каменистой? Как вы думаете об этом?

— Я не принадлежу ни к той, ни к другой стороне. Я желал бы только от всего сердца, чтобы этой войны не было.

— Вы опять наденете мундир и пойдете за барабаном, как прежде?

— Нет, старый товарищ, в шестьдесят лет любят больше мир, чем войну, и я предпочитаю остаться дома.

— Зачем капитан строил укрепления?

— Потому что я намерен остаться здесь. Палисад остановит нападающих на нас.

— Но у вас нет ворот, — проворчал Ник. — Англичане, американцы, краснокожие, французы — все могут войти. Где есть женщины, там ворота должны быть заперты.

— Я уверена, Ник, что ты наш друг, — вскричала мистрис Вилугби, — я помню, как ты принес траву для сына.

— Это верно, — ответил с достоинством Ник. — Ребенок почти умирал сегодня, а завтра играл и бегал. Ник его полечил своими травами.

— Да, ты был доктором. А помнишь, когда у тебя была оспа?

Индеец так быстро обернулся к мистрис Вилугби, что та вздрогнула.

— Кто заразил Ника? Кто вылечил его? Вы помните.

— Я привила тебе оспу, Ник; и если бы я этого не сделала, то ты умер бы, как умирали у нас солдаты, у которых она не была привита.

Взволнованный, с глубокой благодарностью в глазах, индеец быстро схватил нежную и белую руку мистрис Вилугби и, откинув одеяло с плеча, прикоснулся ею до оспин.

— Старые метки, — сказал он, широко улыбаясь, — мы друзья; это никогда не сгладится.

Эта сиена растрогала капитана, он бросил индейцу доллар, но тот, не обращая на это никакого внимания, повернулся к стене и сказал:

— Большие опасности проходят через маленькие щели. Зачем же оставлять большие щели открытыми?