Пока моя мать говорила, я стоял молча рядом с беломордой коровой и наблюдал за происходящим. Сестренка Балека громко плакала. Мальчик, сын Унанды, взяв из моих рук ковш, не подал воды своей матери. Он сам выпил две трети, и я думаю, выпил бы и все, если бы не утолил жажду. Затем он подал остаток воды матери. Когда она напилась, мальчик взял ковш из ее рук и выступил на несколько шагов вперед, держа в одной руке ковш, а в другой — короткую палку.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросил он меня тоном взрослого.

— Меня зовут Мопо! — ответил я.

— А как называется ваше племя?

Я назвал: племя лангени.

— Хорошо, Мопо, теперь я скажу тебе свое имя. Меня зовут Чака, я сын Сензангакона, мое племя — амазулу. И еще. Сейчас я маленький мальчик, а мое племя — маленькое племя, но придет время, и я вырасту такой большой, что голова моя будет теряться в облаках. Лицо мое ослепит тебя, оно будет сиять, подобно солнцу, а племя мое возрастет одновременно со мной и наконец поглотит весь мир. Слушай меня! Я стану велик, мое племя со мной возвеличится, и тогда я припомню, как однажды лангени отказали дать мне с матерью ковш молока, чтобы утолить жажду. Ты видишь этот ковш. За каждую каплю, которую он может вместить, будет пролита кровь ваших соплеменников. Но за то, что ты, Мопо, дал мне воды, я пощажу тебя, одного тебя, Мопо, и возвеличу. Ты разжиреешь в тени моей славы. Тебя одного я никогда не трону, как бы ты ни провинился передо мной, клянусь тебе в этом. Но зато эта женщина, — и он указал палкой на мою мать, — пусть торопится умереть, чтобы мне не пришлось заставить ее желать смерти. Я сказал!

Мальчик заскрежетал зубами и погрозил нам палкой. Мать моя, молча стоявшая в стороне, не выдержала.

— Негодный лгунишка! Говорит, точно взрослый, не правда ли? Еще теленок, а ревет, как бык! Я научу его говорить иначе. Мальчишка, злой прорицатель! — и, спустив Балеку на землю, она побежала к мальчику.

Чака стоял неподвижно, пока она не подошла совсем близко к нему, а тогда вдруг поднял палку и так сильно ударил ее по голове, что она тут же упала. Он захохотал, повернулся и ушел в сопровождении своей матери.

Это были первые слова Чаки, слышанные мною, отец мой. Они оказались пророческими. Последние слова, слышанные мною, тоже сбудутся. Они, впрочем, уже исполнились. Во-первых, он сказал, что племя зулусов возвысится. И что же, разве это не так? Во-вторых, он предсказал, как оно падет, — и оно падет. Разве белые люди не собираются уже теперь вокруг него близ Сетивайо, как коршуны вокруг околевающего быка? Зулусы уже не те, что прежде.