Когда все флибустьеры собрались в гроте, они поклонились друг другу и сели кто куда на обломки скал, закурив трубки. Совещание началось. Никто не оспаривал права д'Ожерона председательствовать: возраст и влияние, которым он по справедливости пользовался среди Береговых братьев, доставили ему эту честь. Д'Ожерон повторил, но с большими подробностями, то, что говорил накануне. Он рассказал о своем путешествии во Францию, своем свидании с кардиналом Мазарини, распространился о выгодах, которые доставит товариществу Береговых братьев всемогущее покровительство Людовика XIV, и настаивал, чтобы его слушатели оценили как следует благосклонность, которой их удостаивал король, потом дошел до главной цели собрания, то есть необходимости захватить как можно скорее Тортугу и не дозволять далее испанскому флагу развеваться на их глазах, как бы поддразнивая их и насмехаясь над независимостью, обретением которой они себя льстили.

Речь д'Ожерона, искусно подготовленная, произвела большое впечатление на его слушателей, самые живые чувства которых ему удалось затронуть; люди эти, изгнанные из общества, считавшиеся отверженными, с которыми их враги испанцы обращались, как с пиратами, чувствовали внутреннюю гордость при мысли, что король Людовик XIV искал союза с ними и договаривался, так сказать, как равный с равными. Это предложение короля возвысило их в собственных глазах. Многие из них, брошенные не зависевшими от их воли обстоятельствами в эту жизнь, полную приключений и случайностей, втайне желали оставить ее, чтобы занять место в обществе, изгнавшем их; слова д'Ожерона нашли отголосок в их сердцах, они увидели надежду возвратить в недалеком будущем все блага, которые считали навсегда потерянными для себя и о которых вздыхали тем более, что не думали обладать ими когда-нибудь снова. Справедливо, что человек, как бы силен он ни был, никогда не может безнаказанно отделиться от общества, растоптать ногами законы, управляющие им, и жить одному и вне его; это противно всей человеческой сущности.

Монбар внимательно выслушал д'Ожерона, несколько раз во время его речи он неприметно хмурил брови, потому что, быть может, он один угадал тайные мысли старика и цель, к которой тот стремился.

— Милостивый государь, — ответил он от имени своих товарищей, — мы, как и подобает, признательны его величеству королю Людовику XIV за благосклонность, которой мы вовсе не добивались.

— Это правда, — ответил д'Ожерон, почувствовавший удар и хотевший отразить его, — но его величество принимает участие во всех своих подданных, каковы бы они ни были, где бы ни находились, и рад, когда представится случай оказывать им знаки внимания.