Монбар внимательно следил за душевными переживаниями молодого человека, отражавшимися на его лице, как в зеркале, но сам оставался безмолвен, не подстегивая его, не останавливая. Монбар не знал, как определить чувство, которое влекло его к Франкеру, не знал, несмотря на намеки Дона Санчо и донны Клары, должен ли он видеть в нем сына, так давно потерянного. Поэтому, несмотря на свое притворное равнодушие, он с беспокойством ждал, чтобы события открыли ему истину, которую он так стремился узнать.

Лишь один человек знал тайну, от которой зависели в будущем счастье или несчастье Монбара, и этим человеком был герцог Пеньяфлор. Но как заставить этого неумолимого человека открыть тайну? Однако флибустьер не отчаивался; он ждал результата неких соображений, успех которых казался ему неминуем.

Но несчастнее всех был Филипп д'Ожерон. В то время как его товарищи предавались радости торжества и забывали прошлые усталости и опасности в самых неистовых оргиях, он один был погружен в мрачное отчаяние.

Первая мысль об этой экспедиции, так быстро организованной, так искусно проводимой, принадлежала ему. Это смелое предприятие, поначалу заставившее отступить самых храбрых, пришло ему в голову с единственной целью, для которой он пожертвовал всем — соединиться с той, которую любил, и эта цель, так долго преследуемая, эта надежда, лелеянная с такой страстью, ускользнула от него в ту самую минуту, как он думал, что достиг ее. Напрасно, подплывая к городу, подавал он свой сигнал и с трепещущим сердцем искал в окнах домов, окаймлявших гавань, ответный знак. Все оставалось холодно, безмолвно и мрачно.

Высадившись на берег, он побежал, обезумев от тревоги и горя, к дому доньи Хуаны; дом был пуст. Девушка исчезла, не оставив никаких следов. Тогда с упорством и непоколебимой верой влюбленного он принялся осматривать весь город, входил во все дома, отворял все двери, не желая верить своему несчастью и каждую минуту ожидая увидеть внезапное появление той, которую любил, хотя он знал, что город оставлен всеми жителями, и должен был понимать, что донья Хуана должна была уехать вместе со всеми.

Потом, когда он наконец вынужден был поверить очевидному, когда он окончательно убедился, что той, которую он любил, в городе нет, он заперся у себя дома и несколько часов оставался в таком полном унынии, что даже кавалер де Граммон, хоть и был его соперником, сжалился над его горестью и старался утешить.

Филипп вышел из этого уныния только затем, чтобы впасть в страшную ярость. Он явился к Монбару и принялся доказывать ему, что за оставлением испанцами города наверняка кроется засада, после чего предложил обыскать окрестные леса.