— Девять.

— Что ж, рискнем одной… Да не бойся же, глупыш! — ласково сказал он юному Смиту, которого, как и Розенкранца, не на шутку перепугал яркий свет, хлынувший из черненькой плоской коробочки. — Нашим друзьям не надо бояться ничего, что мы будем делать с дядей Сэмюэлем. Понятно?

— Понятно, — сказал мальчик и на всякий случай, для верности, ухватился за шершавую руку кочегара.

Электрический луч вырывал из мрака высокие стропила и убегающие в темноту и казавшиеся бесконечными бамбуковые нары, а высоко над ними, на узеньких полочках — тускло поблескивавшие ровными рядами зубов желтые черепа и производившие не менее жуткое впечатление маски для пасхальных плясок. На задней стене, метрах в двух от земли, на украшенной цветами полке стоял, как бы охраняемый двумя самыми древними черепами и двумя самыми страшными масками, ящичек темно-коричневого цвета. От остального помещения стена с этим ящичком отделена была толстым шнуром из козьей шерсти, богато увешанным козьими рогами и хвостами. Над самым ящичком висел на стене большой крест из того же розоватого дерева, из которого на острове изготовлялись бревна-колокола.

— Туда нельзя! — крикнул вне себя от ужаса юный Смит, видя, что Егорычев раздвинул руками загремевшую завесу. — Вас убьет громом!.. Туда никто не должен ходить, кроме отца Джемса!..

Розенкранц в своем углу зажмурил глаза, чтобы не увидеть, как небо покарает дерзкого белого, но и не подумал предупредить его о смертельной опасности. Розенкранц был бы рад, если бы гром поразил на месте обоих белых. Он знал, что это не огорчило бы белоголового, которого Розенкранц со всем жаром чувств первобытного квислинговца любил, как свою единственную опору.

— А вот мы сейчас посмотрим, убьет ли меня громом! — весело проговорил Егорычев, нырнув под завесу. — А то что-то меня давно не убивало громом!

То, что последовало за этим самоубийственным поступком, вернее, то, что за ним не последовало, превысило воображение присутствовавших при этом островитян: Егорычев остался жив и невредим!

— А ну, иди-ка и ты сюда! — скомандовал Егорычев юному Бобу. — Ты не бойся! Раз я тебе говорю, значит можно…

Ему нужно было приучить мальчика к мысли, что никакие чары не могут повредить тому, кто дружит с ним и Смитом.

— Ну иди же, чудачок ты этакий! — легонько подтолкнул его в спину усатый приятель. — Не бойся! Если хочешь, давай вместе…

— Я сам! — проговорил, судорожно глотая воздух, Боб Смит, зажмурился и нырнул под шнур, как в пропасть.

— Жив? — лукаво осведомился у него Егорычев.

— Кажется, — отвечал мальчик, для верности ощупав себя. — О! Я жив, жив, жив!.. Вот так здорово!.. Вы все видите, я жив!..