«Навсегда!..» — подумал я и почувствовал в сердце колющую тоску. Я будто потерял самого-самого дорогого человека.

Самолет опустел. Я прошел в кабину, сел в свое кресло, доложил командиру, что все нормально, а сам подумал: «Считать нормальным то, что происходит, может только сумасшедший…» Так вот на войне и бывает: встретились, подружились и расстались навсегда.

Мог ли тогда я думать, что встречу Афанасьева еще раз? Нет! Но мы все же встретились, встретились в сложной ситуации, когда на грани гибели оказался не он, а я. Но об этом позже. Сначала о Байде и Афанасьеве.

ПРЕДГРОЗЬЕ

ПРЕДГРОЗЬЕ

Если б не Афанасьев, Байда, возможно, не стал бы подавать документы в авиадесантное училище, он боялся, что произойдет осечка. Однако друг, как умел, настраивал, убеждал: «Как же так? С седьмого класса, считай, договорились, а теперь в кусты! Десятилетку закруглили удачно, аттестат в кармане, чего раздумывать, чего колебаться! Или ты решил ишачить на дядю Куприяна до скончания света, зарабатывать ему кувалдой трудодни?»

Конечно, Байда этого не хотел. Он так же, как и Илья, любил военное дело, изучал военную историю, был «ворошиловским стрелком» и вообще спал и видел себя в гимнастерке с портупеей через плечо. Повседневная работа в кузне под руководством дяди Куприяна не представляла для него интереса, казалась мелочью на фоне тех дел, которые творятся в широком мире…

14 июня, когда германские войска заняли Париж, Юрий Байда и Илья Афанасьев поехали в райвоенкомат и подали рапорты о приеме в военное училище. Через месяц пришел вызов, но только одному Афанасьеву, Байде не повезло. Училище неожиданно объявило комсомольский набор с сокращенным сроком обучения, а Юрий, или, как его звали дома, Юрась, комсомольцем не был. Знать бы раньше, что в авиадесантном спецнабор, — не стал бы подавать рапорт, есть немало-других хороших училищ, а теперь, считай, год пропал. Досадно!

— Брось! — стукнул Илья кулаком по спине приунывшего друга, выходя из приземистого здания военкомата. — Не успеешь оглянуться, как снова лето, а за зиму подготовишься — на круглую «пятерку» сдашь вступительные! И в комсомол вступишь, верно?

— Ну тебя к черту, утешитель!.. — отвернулся Юрась, надувшись.

Не в пример худощавому, жилистому Илье, он был широк в плечах и в школе среди сверстников казался переростком. Темные непослушные волосы, скуластое лицо с красными девичьими губами, ровные белые зубы. По физическому развитию юный великан превосходил всех своих товарищей. Он с кем угодно мог помериться силой и ловкостью, но был застенчив и никогда в драки не лез, словно опасался нечаянно повредить кого-либо. Он приносил с собой в класс запахи дыма, окалины, конского пота, был самобытен и, казалось, рожден самой землей и окрестными лесами, которые знал наизусть. Бабка Килина — мать дяди Куприяна, у которых Юрась жил с детских лет, утверждала, что внук ее как две капли воды похож на своего покойного батю, такого же здорового, сильного… У того тоже плечи были — во! А руки… возьмет, бывало, вола за рога — и мордой в землю. Озоровал, кланяться заставлял скотину.