— Скорее, синьор, — крикнул он, — еще двадцать ступеней до алтаря, и мы спасены.

— Двадцать ступеней для меня слишком много, Джиованни, я не могу осилить их, бегите и бросьте меня.

— Разве они ранили вас?

— Да, только не теперь, а уже десять дней тому назад у дома Пезаро. Теперь спасайтесь, Джиованни, и бросьте меня.

И действительно, силы почти совершенно оставили Гастона, и он бы упал, если бы Джиованни не поддержал его. В церкви опять стало тихо: преследователи, потеряв их след, совещались теперь между собой шепотом. В этом можно было предвидеть новую опасность; Джиованни понял это и, почти подняв Гастона, повлек его к дверям алтаря.

Одну секунду он был почти уверен в успехе, несмотря на то, что чьи-то голоса слышались почти уже около них; им предстояло теперь осилить только еще десять ступеней, но один из веронцев вдруг заметил их, он громко крикнул своим товарищам, что шпион найден, и все бросились к нему на помощь.

Это неожиданное нападение на безоружного Гастона и Джиованни, вооруженного только кинжалом, должно было стать роковым для обоих. Гастон уже с самого начала не надеялся на то, что ему когда-либо снова удастся взглянуть на свет Божий, и он был почти доволен, что наступает наконец развязка. Их могло спасти только чудо, а граф Жоаез не верил в чудеса. Тем больше было его удивление, когда вдруг напавшие на них люди сразу отступили от них от нескольких слов, произнесенных волшебником Джиованни. Джиованни, увидев, что игра почти проиграна, решил пустить в ход свою последнюю карту, поэтому он крикнул им громким голосом:

— Синьоры, разве вы не узнаете меня? Джиованни Галла, слугу маркизы де Сан-Реми?

Все остановились молча, многие приблизились к Джиованни, чтобы лучше рассмотреть его. Он откинул назад капюшон своего плаща и повернулся так, чтобы свет фонаря падал на его лицо, многие сейчас же признали его и воскликнули: да, это Джиованни Галла!

— Я пришел сюда, господа, в качестве друга своей госпожи и Вероны. Если вы выслушаете меня, вы узнаете, что я забочусь о вашем спасении так же, как и о своем.

Слова его произвели, очевидно, впечатление, а главное — возбудили любопытство присутствующих, некоторые, правда, еще называли его шпионом, но другие возражали на это: нет, это слуга Беатрисы, мы выслушаем его, а затем будем действовать! Никто не заметил при этом, что незаметно он отступал все дальше и дальше назад, и что Гастон уже был за порогом алтаря, сам же Джиованни продолжал говорить с ними, стараясь как можно больше овладеть их вниманием. Он говорил им о том, что удивляется, что они не хотят довериться Беатрисе, что возмущается тем, что даже ее слуг осмеливаются принимать за шпионов, и что неужели они не знают, что церковь окружена французскими солдатами, и одно громкое слово может погубить всех. Слова его возбудили горячий спор и пререкания, все стали совещаться и на Джиованни уже не обращали особенного внимания.