Пейзаж еще раз переменился. Последние каменные глыбы остались позади нас. Местность заметно понижалась. Покрывавшие ее кусты дрока, мирты и мастикового деревца становились все реже. Плоскогорье перешло в почти голую равнину…

Наконец перед нами в ночной мгле показалась высокая и черная масса, чернее самой ночи. То была живая ограда из стройных кипарисов, подобная тысяче других, окружающих все похожие друг на друга дачные виллы залитого солнцем Прованса.

Линия кипарисов была обнесена снаружи еще железной решеткой. Мой спутник просунул руку в отверстие между двух перекладин этой решетки и надавил какую-то потайную пружину. Заскрипела дверь. Под своими усталыми ногами я почувствовал густую траву. Над головой переплетались, вперемешку друг с другом, ветви кедров, сосен и пробковых дубов.

Потом, меж частых стволов, обрисовался фасад дома, отделанный кирпичом. Под сенью разнообразных ветвей, тесно переплетающихся наподобие причудливой сети, темнота настолько сгустилась, что я уже не мог разглядеть всех деталей фасада; мне удалось заметить только каменное крыльцо со ступеньками — восемью ступеньками, которые я, помню, тогда еще пересчитал — да на левом углу крыши какую-то очень высокую и странной формы надстройку: должно быть, что-нибудь вроде башни или колоколенки, — подумалось мне…

В дом вела деревянная дверь, обитая железом. С наружной стороны, на дверной раме, висел молоточек, изображавший собою молот кузнеца. Им нужно было ударить по наковальне, вделанной в самую дверь.

Прежде чем взяться за этот молоток, хозяин дома обернулся ко мне. Блеск его суровых глаз снова вызвал во мне тревожное чувство. Но спокойствие его по-прежнему лаконичной речи и вежливое обращение и на этот раз побудили меня справиться со своими опасениями и побороть в себе инстинктивную осторожность животного, готового при первой тревоге броситься в бегство…

— Я очень прошу вас теперь… соблаговолить не шуметь, — сказал старик. — Нам откроет сейчас мой отец, человек весьма старый, — ему нужен покой.

В это же время к звуку только что услышанных мною слов присоединился новый характерный металлический звук от удара молотка по наковальне. Звук слов как-то странно слился в эту минуту в моих ушах с металлическим звоном…

Я не мог прийти в себя от изумления, и мне почудилось, что в этом звоне я слышу что-то вроде ответного эха на то впечатление, которое произвело на меня его замечание.

Как, неужели я увижу сейчас отца этого человека, отца этого, по меньшей мере, восьмидесяти лет, старика.

Снова послышался удар молотка по наковальне и тотчас второй… Стук этот напоминал собою обычный двойной удар ногой по земле, которым предупреждают противника перед началом фехтованья. Потом, за этим стуком, последовал, как раньше, еще отдельный удар. И дверь открылась.