Но раньше, чем распустились паруса, уроженец из Дьеппа, ведавший рулем и парусами, направился к Тома Трюбле узнать, на какой курс лечь, раз для того и взяли форт, чтобы «достать языка» и узнать из уст испанцев, какой путь наименее труден.

Но Тома, по своему обыкновению, вышел из битвы, кипя мрачной яростью. Сначала он был раздражен оказанным сопротивлением, затем трусость врага обратила это раздражение в гнев. Наконец, взобравшись сам на стену и лично приняв участие в битве, он сильно разгорячил себе кровь; и последовавшее избиение не только не успокоило этого дикого волнения, но, напротив, усилило его до исступления. Победителю потребовалось даже некоторое усилие, чтобы перестать убивать и дать пощаду восьмерым пленникам, которых он хотел взять в проводники.

Поэтому, как только уроженец из Дьеппа спросил его, куда держать путь, Тома, разразившись хохотом, с глазами, светящимися, как раскаленные угли, громовым голосом отдал приказание вывести упомянутых пленников на палубу фрегата и выстроить их в шеренгу позади грот-мачты. Множество флибустьеров собралось вокруг. Тогда Тома, заметив авантюриста с Олерона, говорившего по-испански не хуже испанского короля, приказал ему объяснить понятным образом пленным, какой услуги от них ожидают, а именно сведений, как провести армию к городу, избегая огня укрепленных островов.

Так и сделал олеронец. Но речь его не увенчалась успехом. Пленники, переглянувшись, объявили в один голос, что с них требуют как раз того, что неисполнимо, потому что единственным доступным путем к Сиудад-Реалю служит фарватер реки — фарватер, находящийся под последовательным обстрелом остальных пяти верков.

Выслушав этот ответ, Мэри Рэкэм повернулась к Тома Трюбле и усмехнулась.

— Не говорила ли я тебе, черт подери, что они ничего не скажут? — сказала она. — Живо! Повесь их и ступай себе дальше! Довольно время терять!

Но Тома, красный как огонь, заткнул ей рот.

— Молчи! Я тебе сказал, что они заговорят! Погоди!

Пленники с беспокойством смотрели на капитана. Не говоря ни слова, он подошел к первому из них и обнажил саблю.

— Вот еще! — произнесла Мэри Рэкэм, хохоча еще громче. — Уж не думаешь ли ты, что они лучше заговорят, когда ты снимешь с них башку.

Но больше она ничего не успела сказать, так как под ударом Тома первая голова, срубленная одним взмахом сабли, полетела как камень из пращи и расшиблась о палубный пояс у самых ног Мэри Рэкэм.

Семеро живых еще испанцев завопили от ужаса. Не без причины. Тома все так же молчаливо, с таким же багровым лицом, уже подходил ко второму. Тот невольно отступил, собираясь бежать, но Тома успел дважды ему всадить в живот и грудь ту же самую окровавленную еще саблю. Испанец упал замертво.