Эмир и ханы спешились, сановники свиты последовали их примеру. Все заняли места под великолепным шатром, раскинутым в центре первой террасы. Перед шатром, как всегда, лежал на священном столе Коран.

Русский сподвижник Феофара не заставил себя ждать: не было и пяти часов, когда оглушительные звуки труб возвестили о его прибытии.

Иван Огаров – или Шрам, как его уже успели прозвать, – был на сей раз в мундире офицера ханской армии. К шатру эмира он подъехал верхом. Его сопровождал отряд солдат из лагеря в Зеледееве, они выстроились по краям площади, на которой свободным оставалось теперь только пространство, предназначенное для увеселений.

Широкий шрам, наискось пересекающий физиономию предателя, сразу бросался в глаза. Огаров представил эмиру своих главных офицеров, и Феофархан, не изменяя обычной холодности, которая служила основой его достоинства, все же обошелся с ними так, что они остались довольны приемом.

По крайней мере, так интерпретировали эту сцену Гарри Блаунт и Альсид Жоливе, неразлучные газетчики, теперь ведущие свою охоту за новостями совместно. Покинув Зеледеево, они быстро подоспели в Томск. Их неплохо задуманный план состоял в том, чтобы украдкой отколоться от эмирского войска, как можно скорее присоединиться к какому-нибудь русскому корпусу и, если возможно, с ним вместе поспешить в Иркутск. Они уже насмотрелись на прелести нашествия, все эти поджоги, грабежи, убийства внушили им глубокое отвращение, и им не терпелось оказаться на стороне защитников Сибири.

Тем не менее Альсид Жоливе дал понять своему коллеге, что он не может покинуть Томск, не посвятив нескольких строчек триумфальному въезду в город ханских войск – хотя бы затем, чтобы удовлетворить любопытство своей кузины. Гарри Блаунт тоже решил задержаться здесь на несколько часов, но в тот же вечер оба должны были выехать на дорогу, ведущую к Иркутску, и, будучи хорошими наездниками, рассчитывали опередить разведчиков эмира.

Итак, Альсид Жоливе и Гарри Блаунт, смешавшись с толпой, наблюдали за происходящим, стараясь не упустить ни одной подробности этого празднества, которое сулило им добрую сотню отменных строчек хроники. Поэтому они любовались Феофар-ханом во всем его великолепии, его женами, его офицерами и стражниками, всей этой восточной пышностью, о которой в Европе не имеют ни малейшего представления. Но оба с презрением отвернулись, когда перед эмиром предстал Иван Огаров, и не без досады ждали, когда он уберется с глаз и начнутся торжества.

– Видите ли, мой дорогой Блаунт, – сказал Альсид Жоливе, – мы явились слишком рано, подобно солидным буржуа, которые ничего не согласны упустить, коль скоро заплатили деньги! Все это пока – не более чем поднятие занавеса, а было бы элегантнее прийти только в начале балета.