Однако артиллерийский обстрел час от часу становился все сильнее и сильнее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

— Разрешите заметить, господин лейтенант, несмотря на жуткие условия, это продолжалось не так долго! — Обер-ефрейтор Фаренкрог сидел за баранкой с таким видом, будто это было не на фронте под артиллерийским обстрелом, а где-нибудь на стоянке, где можно преспокойно посидеть часок на солнышке. После отхода танков он оказался единственным живым человеком во всем разбитом населенном пункте.

— Доннерветер, уже второй час! — воскликнул Тиль, взглянув на часы. «Интересно, почему этот чудак остался здесь? — подумал он. — Быть может, надеется, что с офицером ему будет легче перебраться через линию окружения?»

В эту же минуту Фаренкрог задал точно такой же вопрос себе и долго не мог на него ответить. Когда все танки и машины покинули населенный пункт и он словно вымер, пот ручьями потек по его лицу — то ли от напряжения, то ли от страха. Перед этим он получил приказ, суть которого заключалась в том, чтобы постоянно, любыми способами подрывать боеспособность гитлеровских войск, чтобы они как можно скорее прекратили бессмысленное сопротивление и напрасное кровопролитие. Поэтому Фаренкрог появлялся там, где мог рассчитывать на максимум эффективности своей подпольной работы. Попав в кольцо окружения, гитлеровские солдаты были близки к безумию и думали только о том, как им из него вырваться и остаться в живых. Фаренкрогу было приказано самому выбраться из котла и вести разъяснительную политическую работу в других соединениях. Случайную встречу с энергичным лейтенантом Тилем, с которым он быстро нашел общий язык, обер-ефрейтор рассматривал как возможность быстрее и незаметнее миновать заслоны полевой жандармерии, вместо того чтобы бродить в какой-то колонне отступающих войск, подвергаясь опасности.

— А я уже побаивался, что господин лейтенант решил пропустить несколько машин.

Тиль заговорил, сам не зная почему. Ему вдруг захотелось рассказать этому незнакомому солдату о смерти Рорбека, о Людвиге Эйзельте и о бесчеловечном Альтдерфере. Обер-ефрейтор не перебивал его и не задавал никаких вопросов.

«Сколько лет этому Фаренкрогу? — спрашивал себя Тиль. — Трудно сказать. Видимо, лет под тридцать. Лицо у него умное, бледное. Наверное, он занимался спортом: у него сильные руки. Глядя на его обмундирование, можно заключить, что он из штаба. Но почему его одного на машине пустили разъезжать по линии фронта? А как он настроен? Неужели он принадлежит к числу тех, кто во что бы то ни стало желает продолжать борьбу? Член партии, но какой? Насмешник? Но смеяться можно только над чем-то конкретным. Во всяком случае — он парень симпатичный. Именно поэтому я с ним так разговорился. Никто меня к этому не принуждал. Такие разговоры могут нам обоим принести много неприятностей. Война разбрасывает людей кого куда, не дает им времени разобраться в своих мыслях и понять их тождественность…»