Дернберг в душе ругал себя за то, что вовремя не покинул Париж, а теперь, видимо, придется остаться еще дольше. «Значит, нужно переодеться в гражданское: удобный спортивный костюм, солнцезащитные очки и беззаботное выражение на лице — лучшей маскировки не придумаешь!»

— Ну, Штернхальтер, как наши дела? — спросил Дернберг у шофера. — Что берем: «хорьх» с армейским номером или «кабриолет» с французским номерным знаком?

— Если вы меня спрашиваете, отвечу: я бы предпочел второе.

— А почему?

— Наши нам и так ничего не сделают, а посторонних мы можем ошарашить огнем двух автоматов, если, конечно, понадобится! — И водитель улыбнулся.

— Нам обязательно нужно держаться вместе, Штернхальтер. Наших сейчас здесь очень мало.

— Не бойтесь, штурмбанфюрер. В любой ситуации я вас прикрою.

— И вы можете положиться на меня.

— Я в этом убежден, штурмбанфюрер.

Через небольшое оконце, выходившее на задний двор, проникал слабый свет. У Ледука и Баумерта оставалось еще целых полчаса. Кожаный портфель со взрывчаткой, запалами и ручными гранатами стоял возле двери. До площади Согласия, куда они должны пойти, было недалеко.

Француз молча выглянул во двор.

Баумерт быстро ходил взад и вперед по кухне.

— Вчерашний разговор с товарищами сильно взволновал меня. Я многое понял.

— Ну вот видишь. А помнишь, я тебе говорил вскоре после нашей первой встречи, — начал Поль, — что разгром нацизма значительно ослабит мировой империализм и еще больше укрепит социализм. Иногда у меня бывает такое впечатление, что лондонское и вашингтонское правительства рассматривают антигитлеровскую коалицию, возглавляемую Советским Союзом, лишь как временное соглашение. Они от своих антикоммунистических позиций, разумеется, никогда не откажутся. Роль-Танги и Фабиан говорили мне, что Рузвельт и Черчилль, как и их солдаты, прекрасно понимают, что войну можно закончить быстрее и тем самым спасти жизнь миллионам людей, если своевременно открыть второй фронт. Сейчас они уже не могут играть ту роль, которую играли год назад. В сорок третьем году западные союзники достигли предела в выпуске вооружения, особенно танков и орудий. А ход боевых действий уже не требовал такого огромного количества вооружения!

— Это довольно горькое признание.

— Горькое? А разве все восемьдесят суток вторжения не горьки? Возьмем, например, бомбардировки союзников. Скольким людям они стоили жизни! Действиями групп Сопротивления, если их вооружить, можно было бы достичь бо́льших результатов, значительно сократив число жертв, со стороны мирного населения. А зачем, спрашивается, так много наших городов стерты союзниками с лица земли? По необходимости? Вряд ли. Только потому, что господствующие круги в Лондоне и Вашингтоне ни при каких обстоятельствах не хотели возрождения Франции. — Поль свернул цигарку и сплюнул на пол с таким ожесточением, будто во рту были не табачные крошки, а нечто более горькое. — Ускорение темпов высадки десанта произошло только потому, что союзники считают, что наше движение угрожает позициям французской буржуазии.