Синий вечер зашторил окно. Анюта готовит уроки. Хочется дернуть ее за косичку: скучно ему, Сереже, смотреть, как сестренка покусывает губы, то, высунув кончик языка, сидит неподвижно — важно думает. Мама, добрая мама всегда на страже: «Сереженька, не смей! Тише». По взгляду догадывается он о предупреждении матери.

Анюта наконец с шумом кладет учебник в портфель.

— Ура! Анюта, пошли играть…

…С невероятным грохотом открывается дверь. Вошел папа. Что это с ним? Почему он с таким шумом появился? На нем каска, противогаз, гранатная сумка. Стоит прижавшись к двери. Мама в цветастом сарафане зябко повела плечами:

— Коля, что случилось?

— Ничего, просто очередная тревога в отряде.

Мама и папа прошли в кухню. Он, Сережа, за ними. Анюта задержала. Но он услышал: «Это не учения, это война! Береги детей».

И тут грохот, да такой, что посыпались стекла. А папа уже у двери. Потом рванулся к Анюте. Обнял — и к нему, Сереже:

— Слушайся маму!..

Ночь темная, как в погребе, без света. Мама держит за руку, Анюта идет впереди. И вдруг вспышки — громадные столбы огня. Крякает, аж земля качается.

— Анюта!

— Я здесь, мама.

— Дай твою руку, — кинулась мама к Анюте. Тугая горячая волна воздуха сбила с ног и маму и его, Сережу…

Открыл глаза — ни мамы, ни Анюты. Возле стоит в сером пиджаке дяденька. Что-то пролопотал солдатам и наклонился, ощупал руки, ноги, раздвинул веки.

— Корош.

Поднял и в машину посадил…

Венке, не дожидаясь окончания проповеди, зацокал к выходу, спугнул воспоминания. Капеллан протянул:

— А-а-минь.