– Ты уже идешь спать? – удивился Марсильо. – Совсем на тебя не похоже.

Вермандуа поднял брови:

– Я иду работать.

– Сейчас? – переспросил Жюстель. – Но ведь сейчас темно хоть глаз выколи.

– Ночь – соучастница cambrioleur[101], месье. Кроме того, ночью я вижу как кот. Эти крестьяне, которые занимаются выращиванием кофе, сейчас спят, и большинство сторожей наверняка тоже. Если я хочу разведать их распорядок дня, то начинать лучше всего ночью.

Марсильо хотел что-то сказать, однако Овидайя велел ему молчать. Все равно граф Вермандуа будет делать то, что ему захочется, поэтому лучше пусть делает это по-своему. Бурбон расшаркался и направился в сторону гор. Через несколько метров его поглотила темнота.

* * *

Вечером, когда солнце скрывалось за горами, окутывая кофейные плантации на высокогорном плато медным светом, когда тени становились длиннее, а с возвышенности начинал дуть ветер, дети Насмураде шли к Мусе Ибн-Шаукани. Словно бабочки на огонь, слетались они к старику, маленький домик которого, напоминавший коробок, стоял чуть в отдалении от остальной деревни, меж лохматых кофейных деревьев и остроконечных скал. Даже сам по себе путь к дому Шаукани требовал определенного мужества. Из-за опустившегося низко солнца кусты и скалы отбрасывали тени причудливой формы. Они напоминали детям тех ужасных существ, населявших истории старика: жутких гулей, которые заманивали путешественников в пустыню и пожирали, наснасов, полулюдей с одной рукой и одной ногой, передвигавшихся прыжками и смеявшихся как безумные.

Возможно, именно за этой жутковатой атмосферой дети и приходили каждый день к старику, и на лицах их читались испуг и нетерпение. Они молча рассаживались вокруг Мусы, который, как обычно, сидел у своей хижины и пил кофе, чтобы подкрепиться перед началом рассказа.

Убедившись, что слушатели собрались в полном составе, Муса Ибн-Шаукани подливал себе еще кофе и начинал:

– Какую историю вы хотите послушать? Я уже рассказывал вам о Мустафе Бабе, жутком сапожнике, сшивающем окровавленной иглой с кожаной нитью из ног и рук павших новых солдат? Или рассказать вам об аль-Азифе, шепчущем всепоглощающем ветре пустыни, от которого невозможно сбежать?

Маленький мальчик с синими глазами, которому было не больше шести лет, но храбрый не по годам, сказал:

– Расскажи нам, почтенный дедушка, о том дне, когда в Насмураде пришел Азазил.

Ибн-Шаукани задумчиво кивнул.

– Хороший выбор, маленький Фуат, – произнес он. – Когда это случилось, я был примерно в том же возрасте, что и твой отец, и заведовал плантацией. Тогда я построил себе этот дом вдалеке от деревни, чтобы всегда быть рядом с кофейными деревьями.