Взору нашему открылся постоялый двор. Кучер остановил лошадей, и в тот же миг нам навстречу выскочил хозяин. Снявши меховую шапку, которая, невзирая на летнюю жару, покоилась на его голове, Он спросил:

— Что прикажешь, барин?

— Дай-ка мне стакан молока, если, конечно, в твоем заведении таковой найдется.

— Уж молока-то у меня всегда сколько угодно, потому как благородные-то господа пьют его куда охотней водки.

Он ушел, и через некоторое время желание мое было удовлетворено.

Возле двери рослый украинец седлал чьего-то коня, причем сбруя выдавала военный характер его седока.

— Чей это конь? — спросил я.

— Знатного господина, ротмистра Семенова.

Семенов? Это имя было мне достаточно хорошо знакомо. Однажды в Дрездене я свел знакомство с неким русским офицером, назвавшимся Иваном Семеновым. Мы сразились на бильярде; Семенов был прекрасным игроком, к тому же обладал твердым честным характером; мы стали друзьями, и я дал обещание, в случае, если окажусь вдруг в Москве, навестить если не его самого, так хотя бы его мать. И вот судьба предоставляет мне возможность сдержать обещание. Но он ли это или только его однофамилец?

— И где же ротмистр? — вновь спросил я.

— Ушел на речку. Уж больно жарко, вот он и решил искупаться.

— Можешь ли показать дорогу, которой он ушел?

— Вот по этой тропинке.

Я проследовал по указанной мне тропинке, что так живописно вилась по лужайке, и вскоре дошел до прибрежных кустов. В высокой траве виднелись следы, принадлежавшие — и в этом не было никакого сомнения — Семенову. Я искренне обрадовался предстоящей встрече и ускорил шаги.

Внезапно услышал впереди короткий смешок. Остановился. Шагах в двадцати от меня стояли два человека. Я решил не выказывать каких-либо намерений первым и вначале убедиться, что один из них Семенов.

Я стоял, скрытый зеленью, в некотором отдалении от них. Передо мною, совсем рядом, находился драгунский офицер. Он был высок, изящно сложен, черты лица его были весьма резкими, а общий портрет довершали выразительные глаза. Возле него, спиной ко мне, стоял мужчина, платье которого выдавало в нем средней руки горожанина. Они вели беседу по-польски, причем казалось, что офицер несколько шепелявит, произнося букву «с».

— Не ври, бурш![62] — расслышал я. — Только благодаря мне ты сейчас на свободе. Я уплатил стражнику двести рублей.

— Возможно, но лично от меня он получил еще сотню, а так как вернуть ее мне уже не удастся, то я склонен думать, что освободил себя сам.

— Ну и как тебе удалось сбежать?

— Это тайна, которую вам, пане, знать не следует. Или, может, готовитесь на тот случай, если вас засадят за решетку?