— Вовсе не твои заслуги, а жребий решил между нами, кому достанется передняя или задняя часть львиной шкуры. Но что ты скажешь о твоем собственном имени, которым называют тебя на родине! Я запомнил его: всего два коротеньких словечка! Тот, кто носит такое куцее имя, не может быть известным человеком, а тем более ученым. А послушай только мое! Я — Хаджи Али бен Хаджи Исхак аль-Фарези ибн Хаджи Отайба Абуласкар бен Хаджи Марван Омар аль-Сандези Хафиз Якуб Абдулла аль-Санджаки!

— Остановись во имя Аллаха! — закричал словак, обеими руками зажимая уши. — Это бесконечное имя тянется у тебя изо рта так же, как тянулся сегодня червь из опухоли абака-негра!

— Да замолчишь ты когда-нибудь? — не вытерпел Серый. — Ты вопишь так, что я удивляюсь, как до сих пор тебя не услышали во вражеском лагере. Может быть, ты хочешь, чтобы эфенди по твоей милости попал в беду?

Эти слова остудили пыл Отца Листьев. Он притих на несколько минут, а потом подошел к Отцу Смеха и вполголоса спросил его:

— Хаджи Али, ты сердишься на меня?

— Да, — отвечал тот, — но ведь и ты тоже?

— Ужасно!

— Кто же в этом виноват?

— Я.

— Нет, я!

— Выходит, мы оба виноваты?

— Да. А значит, и правы тоже мы оба. Ты меня прощаешь?

— Конечно! А ты меня?

— От всего сердца! Давай руку! Больше мы не будем ссориться.

— Не будем, по крайней мере, сегодня. Это я тебе обещаю.

Пока Хаджи Али и Отец Листьев так мило коротали время в ожидании Шварца, последний достиг берега залива. Для наблюдения за лагерем он выбрал место, где прибрежный кустарник сильно вдавался в лес. Толстые стволы деревьев и сами по себе надежно прикрывали немца, кусты же позволили ему вплотную подобраться к ловцам рабов без всякого риска быть обнаруженным.

Солдаты сидели между двумя кострами, пламя которых должно было защитить их от роившихся над водой жигалок. Над одним из костров висел большой глиняный сосуд, в котором варилась пойманная днем в заливе рыба, на другом пекли лепешки несколько рабынь, уведенных из селения.

Все без исключения мятежники сжимали в зубах свои трубки: запас краденого табака был столь огромен, что теперь они могли курить с утра до вечера.

Тюки с награбленным добром лежали в стороне от костров, под деревьями; много их было или мало, Шварц видеть не мог. Он подбирался все ближе и ближе и наконец достиг двух кустов, которые росли в каких-нибудь пяти шагах от первого костра. Немец медленно и осторожно вполз в узкое пространство между этими кустами и, согнувшись в три погибели, притаился там.

С этого места Шварц мог отчетливо разглядеть сидевшие у огня фигуры. Подсчитав их, он выяснил, что отряд фельдфебеля находится в лагере в полном составе. Сам чауш — с первого же взгляда на этого человека Шварц догадался, кто он такой, — сидел совсем близко от кустов и что-то негромко говорил своим людям. Прислушавшись, Шварц уловил слова: