— Еще как можно! Твое длинное имя не что иное, как отвратительный от головы до хвоста ленточный червь, которого все ненавидят и радуются, когда могут удалить его прочь. Мое же исполнено силы, звучно и благородно, оно ласкает слух, как прекрасная музыка. А каково имя, таков и человек. Пока ты спал и оглашал всю вселенную своим мерзким храпом, я стоял на страже и вел кровопролитную борьбу с великаном животного мира. Посмотри на него! Видишь дыру у него в голове? Туда попала моя пуля, и действие ее было столь велико, что зверь получил спазм жевательных мышц. Он не мог даже пошевелиться. Только благодаря моей меткости он отправился к своим праотцам! А теперь скажи мне, совершал ли ты когда-нибудь или мог бы совершить в будущем что-либо подобное моему подвигу?

— С легкостью! — ответил Отец Смеха. — Только позови сюда гиппопотама, и ты увидишь, как при нашей встрече им овладеет ужас!

— Этому я охотно верю, потому что стоит ему увидеть твое лицо, и он тотчас в ужасе бросится прочь.

Теперь Хаджи Али рассердился не на шутку.

— Ни слова больше о моем лице! — потребовал он. — Кто, как не ты, виноват в том, что оно стало таким?

— Я?

— Да, ты один! Мое лицо было образцом мужской красоты, черты его сияли, как первые строки Корана, глаза лучились отвагой и нежностью, а щеки рдели подобно утренней заре. Но вот пришел ты, и когда я тебя увидел, ужас, словно землетрясение, прошел по всему моему телу. С тех пор всякий раз, как ты попадаешься мне на глаза, меня охватывает тот же неодолимый страх, убивший мою былую красу, воплощение небесной души моей. Я только тогда могу надеяться на исцеление от моих нечеловеческих страданий, когда ты навсегда исчезнешь из моей жизни и твой мерзкий облик перестанет маячить у меня перед глазами!

— Тогда иди отсюда и не смей больше попадаться на моем пути! — срывающимся от обиды и негодования голосом проговорил Отец Одиннадцати Волосинок. — Ты — гвоздь в моем гробу, и ты станешь причиной моей смерти. С тех пор, как мы познакомились, я медленно чахну, и злость на тебя, как червь, подтачивает меня изнутри. Ты убил мою молодость и заранее отравил дни моей старости. Пусть ангел в День Суда утыкает всю твою кожу иголками, как шкуру шелудивого пса!

— А тебя пусть он подвесит на одиннадцати волосках твоих усов как раз над дымовой трубой преисподней, из которой…

Он не успел договорить, так как упоминание об одиннадцати волосках окончательно вывело их обладателя из себя.

— Закрой рот, ты, дедушка деревень и народов! — проревел он, дико вращая глазами. — Сейчас ты узнаешь меня и мои усы!