Они оба дрожали, и он, и она, он — потому, что позабыл одеться, уезжая из Вафеншуле, был только в кительке, она — потому, что увидела его, и, наверное, еще потому, что страшилась не увидеть никогда.

— Ой! — воскликнула Инга. — Вы же без шинели…

— Ничего, — сказал он, — теперь ничего. Теперь хорошо.

Группа прикрытия зажала их, и они шли быстро в теплой, шумной толпе партизан. Кто-то накинул на Лазарева одеяло, или попону, или плащ-палатку — он не разобрал, кто-то сказал: «Ну, чистый депутат Балтики сзаду, как твой Черкасов» — он не услышал; холодная, бессильная рука Инги была в его руке, вот это он и понимал и слышал. Теперь ее никогда, никто не попрекнет им.

Гурьянов один ехал в санях.

— Как покойника везете, — глухо сказала Инга.

— А он и есть покойник, — ответил Лазарев. — Труп.

Только в избе Локотков подошел к Лазареву. Сердце Ивана Егоровича билось глухо, толчками с того самого мгновения, когда он услышал голос Лазарева. Но он не подошел к нему, потому что всей своей сутью понимал: помешает. А сейчас положил обе руки ему на плечи и, едва справляясь с волнением, глухим со стужи голосом, но громко, словно бы перед строем, произнес:

— Здравствуй, товарищ лейтенант!

И неожиданно для себя, повинуясь невообразимо сильному, почти яростному чувству счастья, обнял Лазарева, крепко прижал его к себе и, боясь лишних слов, добавил:

— С Новым тебя годом, Александр Иванович, с Новым, счастливым годом! И спасибо тебе, что ты так… короче… доверие оправдал…

В первый раз за все эти жестокие времена Локоткова вдруг прошибла слеза, но он поморгал, покашлял и распорядился:

— Теперь водки, хлопцы, у меня есть заначка, отметим это дело по-быстрому. Лазареву почет и место. Товарища Шанину — рядом. Вокруг — «господ гестаповцев», пусть в своем виде с нами посидят. Игоря не забудьте…

— Для вас шампанское есть, — сказал Саша Инге и выскочил к консервным ящикам. Там, среди бумаг Вафеншуле, имелась и его заначка — две бутылки французского шампанского, найденного при обыске. Он и их на стол поставил.

— Однако ты парень проворный! — удивился Локотков.

Хозяин принес десятилинейную керосиновую лампу, печеного гуся, томленую зайчатину в чугуне. Дважды выстрелило шампанское.

— За победу! — сказал Иван Егорович.

— За доверие! — сказала Инга. Она была очень бледна, глаза у нее блестели, нет, что там блестели — сияли. — За доверие, — повторила она, — без него не бывает победы.

— Прозит! — сказал товарищ Вицбул. Он немножко запутался, где он сейчас, и даже сплюнул досадливо. — За ваше большое счастье, — произнес он, глядя отнюдь не пустыми глазами на Ингу и Сашу. — За большое ваше счастье, товарищ Шанина и товарищ Лазарев.