Народ столпился подле крыльца.

— Где, где он? — все спрашивали друг у друга.

— Кто его видел?

— Слепой только не узнает Властителя!

— Зачем бы прятаться отцу от детей?

— Помните ли, в толпе народа мы узнали его и понесли на руках, но дворец; тогда он был весел; теперь суров; что с ним сталось? Верно не к добру ездил он по чужим землям!

Многие повторили это замечание и вздохнули; ибо все любили Властителя, и готовы были разделять с ним все тяжкое для души.

Долго толпа народа стояла подле крыльца. Уходящих заменяли приходящие; рассказы, замечания и суждения, переносились от одного к другому; наконец, все утомились рассматривать ступени, по которым прошел неизвестный в синем плаще; говор утих; стали понемногу расходиться.

Лучи солнца виделись уже только на вершинах башен и храмов. С закатом своим, оно как будто уносило и силы, и бодрость человека. Живость очей и радости потухали с его светом; все успокаивалось. Только сторож напевал про себя песню, нетерпеливо ожидая смены.

Только злой, похищая чуждое богатство и благо, похищал и золотые минуты собственного своего спокойствия.

Только бедный, работая думал: «до света я кончу труд свой!»

Только изнеженный и бессонный искал ночных удовольствий, соблазнял, или покупал спокойствие других, для своего рассеяния.

Только больной боялся ночи, ибо отсутствие дня лишало его последних сил.

II

Между тем как толпа народа стояла подле крыльца, с свойственными ей беспечностью и удивлением, Синий плащ прошел длинные переходы, наружную площадку, и не встретив никого, спустился по мраморной лестнице в сад. Казалось, что он хотел скрыться даже и от шума народного, который раздавался между строениями. Торопливо шел он по густой липовой аллее. Вдруг на повороте послышались голоса идущих к нему на встречу. По первому порыву он остановился, хотел скрыться между деревьями; но уже было поздно: две женщины, также изумлённые встречею, стояли перед ним и не знали на что решиться: идти далее, или нет?

Неизвестный хотел говорить, но взглянув на одну из них, он узнал в ней дивную красавицу Киоска. Бледность его исчезла, румянец вспыхнул, глаза загорелись. Овладев собою, он извинился, что вошел в сад без позволения.

— Вы желали скрыться от народа, — сказала ему Клавдиана, — я это заметила; уважаю вашу тайну, и рада, что вы у нас избрали для себя минутное убежище.

Привет удивил неизвестного; пламенно взглянул он на Клавдиану.

— Для незнакомца слишком много добродушия и чести.

— Чаще мы отдаем мало чести незнакомцам.