Лег и я на берег, спустил ноги вниз, заболтал в воздухе. Трофида помог соскочить вниз. Потом, держа меня за плечо, медленно пошел к другому берегу. Я то и дело поскальзывался на камнях — они ехали под ногой, отскакивали.
Наконец, переправились. Когда стали в кустах лозняка на другом берегу реки, ожидая, пока переправятся остальные, я увидел: из темноты кто-то лезет. От неожиданности чуть не свалился в воду, но Трофида меня удержал:
— Ты что? Это ж свой!
Это был Щур, который, перейдя речушку, отошел на пару сотен шагов от нее и теперь возвращался.
— Все по фарту, — сказал Трофиде. — Можно дальше дыбать.
Когда все переправились, пошли дальше. Двигались теперь быстро, почти не осторожничая.
Тучи чуть разошлись, стало виднее. Теперь почти без усилий я мог разглядеть силуэт идущего впереди. Заметил, что он время от времени сворачивает то в одну, то в другую сторону, но не мог понять зачем.
Мы шли все быстрее и быстрее, я вымотался вконец. Ноги болели. Сапоги мои были дырявые, на переправе попало в них изрядно воды. Охотно бы попросил Трофиду остановиться, передохнуть малость, но стыдился. Только зубы стиснул, пыхтел да в отчаянии переставлял ноги.
Вошли в лес. Темень стала кромешная. Мы лезли на крутые склоны, сползали в овраги. Ноги мои путались в густых зарослях папоротника, цеплялись за кусты, спотыкались о корни деревьев. Я уже будто и не усталость чувствовал, а оцепенение во всем теле. Шел на автомате.
Наконец, выбрались на край огромной поляны. Там Трофида остановился:
— Стоп, хлопцы!
Контрабандисты побросали с плеч но́ски и полегли наземь, опираясь о них спиной и головой. И я торопливо скинул с плеч широченные, плетеные ремни, да и улегся, как все.
Лежал, глядел вдаль и жадно глотал холодный воздух. В голове была только одна мысль: «Хоть бы повременить чуток, не сразу опять на ноги!»
Трофида придвинулся ко мне.
— Что, Владку, замахался?
— Не… не-а.
— Ну, не надо. Я ж знаю: сначала всем трудно.
— Сапоги у меня никудышние. Ноги болят.
— Сапоги новые купим. Хромовые, на ать-два! Красавец будешь на сто с лишним!
Хлопцы говорили вполголоса, курили.