Гризли не слишком понравилась любезность марсового. Встав на задние лапы, он распахнул страшную пасть и угрожающе заревел.

– Да эта скотина совсем обезумела! Что скажешь, боцман?

– Не забывай, что гризли в лицеях не обучались! Поэтому они такие грубияны! – отозвался бретонец. – Пускай себе рычит… пока мы не сможем стрелять! Что там наш порох?

– Через четверть часа совсем просохнет.

– Смотри, чтобы порох был совершенно сухим. Холостой выстрел может дорого нам обойтись.

Из глубин трюма донеслась устрашающая какофония рева, рычания и воя. Звери учуяли запах съестного, которым гризли делиться не собирался, и с ожесточением бились о прутья, пытаясь выбраться из клеток.

– Господь всемогущий! – воскликнул Малыш Флокко, прикрыв уши руками. – Вот это музыка!

– Можно подумать, в трюме репетирует немецкий военный оркестр! – не без намека отозвался Каменная Башка.

Немец обиделся. Он не мог поверить, что кто-то осмелился оскорбить немецкие оркестры, считавшиеся лучшими в мире.

– Ты, папаша, не музыкант, – вскинулся он. – У тебя плохие уши.

– Ты прав, Ульрих! – расхохотался бретонец. – Для моих ушей куда более привычна музыка абордажных орудий.

– Ja, ja! У тебя повреждены парапанные перепонки!

– Парапанные что?.. Что это, черт возьми, такое? Объясни-ка мне на нормальном языке, я хоть полечусь от этой новой болезни!

– У тебя, папаша, поврешденный слух.

– Теперь ясно! А все-таки я могу отличить рычание ягуара от рыка пумы или медвежьего рева.

– А я всегда различу вой голодной собаки! – вмешался Малыш Флокко.

Каменная Башка бросил на него гневный взгляд.

– Жить тебе надоело, что ли, мошенник! – прикрикнул он.

– Ну давай же, отправь меня к праотцам, если осмелишься! Бретонец-братоубийца!

– Каналья! Вечно хочешь, чтобы за тобой осталось последнее слово?