Солдатов вспомнил провокатора Зотову, то, что выяснилось из ее допроса, вслед за тем и сообщение связного, прискакавшего из Ольховки от Полосухина. Как это ни горько было осознавать, немцам, видимо, вновь удалось перехватить посланцев к фронту. Иначе зачем им было уничтожать партизанскую явку, убивать хозяина дома, да еще тайно. Деревню они готовились сжечь. Сжечь вместе с жителями. Под видом акции устрашения. И тут же тайное убийство…

За всем этим проглядывался какой-то тайный смысл.

Какой?

Провокация?

С дальним прицелом?

Во фронтовом масштабе?

События в Ольховке требовали основательного анализа.

Комбриг в который раз подумал о связи.

Связь, связь, связь…

Слово это повторялось и повторялось, как на старой, заезженной пластинке, вызывая тревожные мысли о том, что у него нет даже возможности предупредить командование фронтом о провокации гитлеровцев, случись им воспользоваться данными партизанских связных, если хоть один из них заговорил на допросах.

Тревожно подумалось о бое у завалов. Всколыхнулось прежнее подозрение в том, что немцы могли применить отвлекающий маневр, а сами тем временем подтягивают силы, чтобы ударить совсем с другой стороны.

— Еще раз обзвоните все посты внешнего наблюдения, — приказал комбриг девушкам-связисткам, а сам склонился над картой, пытаясь предугадать то, как развивается бой у завалов. «Двенадцатый, двенадцатый, доложите обстановку». «Четырнадцатый, ты меня слышишь? Доложи, что там у вас». «Девятый, отзовись, девятый», — доносились до Солдатова фразы. И тут раздался резкий звонок.

— Да, здесь, — ответила девушка-связистка, протягивая трубку комбригу.

— Слушаю, — сказал Солдатов.

— Товарищ первый, товарищ первый, — послышался в трубке торопливый голос — Семенихин это.

— Что за Семенихин? — строго спросил комбриг. — Забываетесь?

— Фу-ты ну-ты, извините, товарищ первый, седьмой говорит, я это, Се…

Опять чуть было не сорвался Семенихин. Хороший партизан, расторопный, но никак не может привыкнуть к условностям, не может принять номерную систему в разговоре по телефону.

— Слушаю, седьмой, что там у тебя?

— Шпарят, товарищ первый, дают нам тут жару-пару. Послухайте.